«… «Гектар земли — недорого! Лес, речка. Грибы, ягоды, окуньки. Красоты!» Далее, шли координаты хозяина. Я вдумчиво перечитала две скупые строки. Живо представила — «гектар… аж, заборов не видно! вдали, синеют верхушки елей… шумит быстрая прозрачная речка… и я — на гектаре!» Получалось неплохо.
Отзвонила по номеру — трубку упорно не брали. «Бродят по владениям— не слышат!» Достала ежедневник, полистала грядущее. Обнаружила полуторачасовое «окно», через три дня. Минутку поприкидывала и настучала sms. «Буду среду, шестнадцать. Смотреть.» Отправила и забыла. До среды.
Солнечным послеполуднем я тихонько, на «пузе» тащилась по тракту, найденному, глубоко загородом. Километров -дцать после окружной. Съезд с загадочным указателем «Невидное». Позабавил. Развёл на «такие себе» остроты — «было «Видное», да всё вышло!»
Вокруг толпились берёзы, хилые сосенки. И непроходимые ольховники — вот щас! — выскакивали почти под колёса. Забывшие схлынуть на юга, птахи весело порхали перед капотом. Словно нога человека не ступала здесь со времён Ноя.
Ни единого населённого пункта замечено не было. Начинало казаться — «Невидное» — это не название. А, диагноз окулиста.
Ещё через двадцать минут ковыряния в колдобинах, навигатор ласковым дамским голосом пропел — «далее начинаются неотвоёванные у «Орды» ханские земли.» И заткнулся окончательно.
Я заглушила двигатель. Вылезла из авто. И, лениво потягиваясь и разминая затёкшие члены, принялась всматриваться в запредельное. На горизонте, кроме всё тех же осинников-ельников ничего не манило.
«Чёрт бы побрал этот гектар! Встряло. Просторов захотелось. Тишины и покоя… Будет тебе. И тишина, и покой. И погост. Здесь и загинешь. И волки обглодают твой череп… Нет, череп — это слишком натуралистично! Берцовые… Да, пусть берцовые…» — монотонно цедила я, пытаясь наладить связь с латифундистом. Как ни странно, телефон работал. И даже трубочку подняли.
«Аллилуйя!» — молча воскликнула. И принялась узнавать — где, собственно, нахожусь. И как отсюда — в искомое.
Глуховатый мужской баритон коротко и ёмко поставил задачу. Нужное «невидное» мне. Расположилось точнёхонько за ближайшим подлеском. Надо полагать, за эту хитро*опную укромистость, не обделённые сарказмом местные, когда-то и назвали деревеньку так.
Ещё через минут десять, я въехала в населённый — ни хрена не населённый! — пункт. По обе стороны живописного хуторка, шли покосившиеся, брошенные, одичалые «лачуги должников». Так и представлялось — «потеряв всё, они пошли по миру!» Хотя, скорее — было не столь трагично. Состарились, разъехались, забыли, померли.
И только на ближнем краю, стоял крепкий дом, в два этажа. Огорожен высоким забором. За коим — чрез штакетины и выше них — толпились рослые, зрелые, обвешанные нынешним урожаем, плодово-ягодные.
«Есть ещё — …» — что именно «есть» я додумать не успела. Так как, миновав коротенькое селище, упёрлась в пустошь. Большая и плоская, она вальяжно расположилась, не просто — последней в череде. А, отдельно. От всех прочих огородов и строений. Посередине участка кривилось что-то вроде сараюшки-бытовки. Неоднозначной грудой лежал стройматериал.
«Фух!» — выдохнула я, — «уж, и не чаяла!»
Пока вышагивала по просторам, из сарайки показался мужчина. Сложив ладонь козырьком, смотрел на меня. Подпалённую — ещё чуть-чуть, и — закатными лучами. Солнце било ему в глаза, и он почти ничего не видел. А, когда я подошла впритык, уронил обессиленно руку и шепнул: «Ты…»
А, потом. Мы сидели на куче посиневших досок. Молчали. Собирали мысли в кулачок.
«Помнишь?» — спросил он. «Помню… Пятый курс… Трёхлетние. Настойчивые и упёртые ухаживания… Жаркие, красноречивые взгляды… Путанные, искренние признания…»
«Знаешь?» — повернулась я. «Знаю… Замужем… Взрослый сын… Преуспеваешь…»
Говорить было не о чем. Всё давно выгорело, выплакалось. И почти забылось.
Я встала. Мечтательно огляделась вокруг. Скривила губы, резюмировала: «Всё у тебя — отлично! «Лес, речка. Грибы, ягоды, окуньки. Красоты!» Не обманул… Одно плохо — ты сам. Возвращаться в прошлое не хочу. Берегу то, что есть…» И пошла, не оглядываясь, к машине.
«Что тогда случилось? Почему ты переменилась так? Смотрела, будто чужая. Ни кивка головы, ни интереса в глазах. А, потом, внезапно уехала в столицу. И пропала…» — крикнул надрывно. Я остановилась. Хмыкнула горько и зло. Ответила: «Май. Корпус программистов. Левое крыло. Физкультурный зал. Ира — ну, та, что. Как — в наши времена говорили — «бегала» за тобой. Сидит на лавочке. Ты перед ней — в спортивной форме, на коленках. Гладишь ей ноги. Что-то ласково бормочешь… Случайно оказалась там. И видела вас…»
Я уже отворяла дверцу, когда с участка донеслось. «Я опаздывал на игру. Она уходила с урока. Я выскочил из раздевалки и нечаянно толкнул её. Она упала, подвернула ногу… Я дотащил её до скамьи. Мял лодыжку, чтобы понять — вызывать «скорую» или само пройдёт. И спрашивал — «больно? а, здесь? а, теперь?»»
***********************************
« ― Зачем? Ну, зачем? Зачем вы сердились тогда на него? За что?
― Вы целовались с ним на балконе.
― Его давно уже нет в живых.
― Но, зачем Вы целовались с ним?
― Чтобы отомстить вам. Вы танцевали с дочкой генерала.
― Ну... Танцевать прилично.
― Нет. Вы шептали ей что-то на ухо.
― Я шептал ей: «раз, два, три...» Она все время сбивалась с такта.
― Смешно.
― До слез…»
( «Обыкновенное чудо».)