Вступление: Александр СЕДОВ
Время от времени я публикую зарубежные (англоязычные) отклики и рецензии на наше кино - как правило, советское. В поисках отзыва на советское телевидение, я однажды наткнулся на любопытную статью в канадском журнале The Peace. Статья кинорежиссёра и публициста Барри Стивенса вышла более тридцати лет назад, в 1986 году и сегодня, на мой взгляд, представляет не только архивную, но и историко-культурную ценность. Автор побывал в Советском Союзе и на основе своих впечатлений попытался ответить на вопрос, как в советском обществе преломляются категории "мир" и "насилие / жестокость". И хотя Барри Стивенс исследовал эту тему не в качестве социолога, а скорее как путешественник, от его взгляда не укрылись весьма примечательные, детали. А, главное, он хорошо передал общественную атмосферу середины 1980-х в СССР, накануне великих потрясений. Ещё не развернулась во всю свою мощь Перестройка, ещё не начинался бум видеосалонов, в которых станут заправлять новые для советских граждан культурные герои типа Рэмбо...
/ перевод мой - А.С., публикауется с любезного разрешения автора и редколегии The Peace /
Война и мир: размышления о мире в Советском Союзе Взгляд канадца на советское общество в 1986 г. Автор: Барри_СТИВЕНС (Barry Stevens) – фрагмент_статьи_ «War and Mir: Reflections on Peace in the Soviet Union» вжурнале The Peace / декабрь 1986 – январь 1987 г
…Путешествуя в СССР, я пытался избежать как циничных, так и наивных стереотипов. (…) Из окна автомобиля в Москве я увидел молодого человека, одетого в синие джинсы. На его бедре было написано чернилами, да ещё на английском языке: «I want to break free». Если мы предположим, что он имел в виду свободу политическую, а не рок-н-ролльный призыв к сексуальному освобождению, то его лозунг будет точно соответствовать образу арестованных КГБ советских граждан. Но что примечательно, он чувствовал себя в полной безопасности, разгуливая по Москве с этаким протестом на штанине. (Разумеется, его могли арестовать пять минут спустя после того, как он скрылся с глаз моих.)
Вопрос о мире особенно склонен к такого рода множественному толкованию. В русском языке есть несколько слов, имеющих значение «peace». Например, «pokoi» означает внутреннее спокойствие. Но гораздо более распространенным является мир. Мир повсюду. В огромных лозунгах на крышах многоквартирных домов. В выступлениях политиков и газетных колонках. В детских учебниках и программах телевидения. Некоторые плакаты, посвящённые миру, изображают улыбающихся солдат. Довольно часто мелькает лозунг: «миру – мир» (peace to the world), или, используя другое значение мира: «мир, планета или вселенная».
Этот усиленный акцент на мире, похоже, является отражением относительно мирного настроя советской жизни. Вот некоторые примеры: советский хоккей кажется гораздо более воспитанным и интеллигентным, чем наш. (У самого грубого среди топ-игроков за всю карьеру немногим больше штрафных минут, чем Дэйв Шульц получает за сезон!) В магазинах есть игрушки военной тематики, и родители их покупают, но нет такой же одержимостью оружием типа GI Joe и подобного рода. И юмор у цирковых клоунов тонкий. Сергей Марчевский развлекает зрителей в Ленинградском цирке. Он напоминает Гарри Лэнгдона или даже Чаплина, работает без сложного клоунского грима, к которому мы привыкли – и без единого жестокого гэга.
В советских СМИ картинок с изображением насилия гораздо меньше, чем в наших. Газеты редко публикуют фотографии дорожно-транспортных происшествий, сенсационных убийств или трупы на поле битвы. Журналисты считают себя учителями, а не нейтральными посредниками, и они, по-видимому, заботятся о социальных последствиях, которые несут сцены жестокости (проблема, кстати, выявленная в западных исследованиях: частые сообщения о самоубийствах, как правило, склонны вызывать дальнейшую волну самоубийств, а бои без правил провоцируют дополнительные убийства).
Две недели я смотрел советские телевидение, обычно как минимум раз в день, причём мой сеанс затягивался на пять или шести часов, и ни разу я не видел сцену насилия в каком-нибудь из фильмов. Жестокость, которую удавалось мне увидеть, была связано с международными новостями, в частности с Южной Африкой. В другой новостной передаче рассказывалось о нападении моджахедов, атаковавших стадион в Кабуле. А мультипликационные приключения волка, который постоянно преследует кролика, скорее похожи на Уила Э. Койота и Роудраннера. Даже в этом случае насилие не было таким интенсивным, как у студии «Warner Bros». Никого не разрывали на куски и никого не сбрасывали с километровой скалы.
Виктор Крюков – режиссёр молодежных программ на московском телевидении. Из всех советских граждан, каких мне довелось встретить, он оказался самым косматым и самым креативным парнем. (…) Я спрашиваю его, запрещено ли насилие на телевидении. «Я режиссёр. Мне оно не нужно», - отвечает он коротко. «Никогда не задавался этим вопросом». Он напоминает, что насилие по закону запрещено; возможно, он имеет в виду запрет на военную пропаганду, сформулированный в советской конституции. «Помимо того, что это вопрос законодательства, - продолжает он, - есть ещё и чисто человеческое измерение. Человек смотрит на всё через призму собственных взглядов, и если он не склонен принимать насилие, то тем меньше он будет проецировать его на других. Вы можете показывать на экране жестокость, но только если эта демонстрация служит целью воспитанию у людей неприятия насилия».
Тем не менее, кино время от времени затрагивает довольно жестокие темы. В журнале «Советский экран» среди ожидаемых премьер имеется целая категория фильмов, посвящённых Великой Отечественной войне, они специально отделены от драмы и исторических картин. Но насилие в военных картинах, как правило, не подчёркивается в изображении. Никто не видит, как в замедленной съёмке пуля прошивает тело человека насквозь. Боль войны – вот какое впечатление остаётся после просмотра этих фильмов, особенно после такого замечательного, как «Иди и смотри» Климова. Иногда это случается даже с плохими картинами. Один довольно посредственный фильм советско-корейского производства под названием «Секунда на подвиг» строится вокруг истории русского солдата, который кинулся на гранату, брошенную в северокорейского лидера Ким Ир Сена. В этом проявляется совершено иное отношение к героическому насилию, нежели у Рэмбо, убивающего врагов сотнями, в то время как сам отделывается царапинами.
Отсутствие культа насилия в советских СМИ имеет свой отклик и в обычной жизни. Насильственные преступления намного более редки. Разумеется, многие утверждают, что подобное миролюбие советского общества есть следствие того, что государство, применяя насилие к собственным гражданам, добивается послушания... Более того, можно сказать, что внутреннее миролюбие советского общества не имеет ничего общего с внешней воинственностью государства. В конце концов, как насчет вторжений и подавлений в Венгрии, Чехословакии, Афганистане? Как может государство, которое всё это делает, быть искренним в своих призывах к миру? Некоторые студенты в Советском Союзе утверждают, что мир с точки зрения коммунистов отличаются от того, что под миром подразумевают на Западе. Ленин как-то сказал, что только пролетарское общество может наслаждаться миром.