«Мысленно он всегда звал море la mar, как зовут его по-испански люди, которые его любят. Порою те, кто его любит, говорят о нем дурно, но всегда как о женщине, в женском роде. Рыбаки помоложе <...> называют море el mar, то есть в мужском роде. Они говорят о нем как о пространстве, как о сопернике, а порою даже как о враге».
В Воронеж мы ездили на Платоновский фестиваль. На «Старика и море», конечно. В «Старика…» я влюблена с 10 класса. Влюблена в эту кристально прозрачную толщу повествования, в глубокий укачивающий темп, в эстетику борьбы, уважения борьбы и любви к сопернику.
Я боюсь ходить на спектакли по произведениям, которые люблю. Я ходячая непримиримость. Мне требуется, колется и болит, чтобы мир видел, как я вижу. И если вдруг что-то очень любимое мне покажут не так, как я чувствую, волна электрического отторжения будет колошматить меня еще неделю.
Билеты на июньский спектакль я урвала еще в начале марта, поговаривают, что чудом. Я знала только что это Васильев, а значит надо, но все равно очень боялась.
«Старик и море» — это моноспектакль с ошеломляющей Аллой Демидовой. Сам Васильев перед премьерой просил смотреть на него не как на спектакль, а как на инсталляцию памяти Юрия Любимова. И это оказалось лучшей рекомендацией.
Поначалу все происходящее вызывает в тебе неприятие, непривычность, возмущение художественной читкой и страх за следующие полтора часа. Но по чуть-чуть, шаг за шагом заклинание начинает работать. Слово за словом, волна за волной ты погружаешь в лазурный транс, становишься то рыбой, то рыбаком, засыпаешь вместе со стариком и растерянно болезненно соскакиваешь от внезапного пробуждения. Пропускаешь через себя строчки Хэма и мечтаешь сидеть в таверне на берегу и слушать истории взрослого мальчика про Старика.
— Как тебе?
— Сначала я немного напряглась, а потом поняла, что по-другому Хемингуэя нельзя было поставить. По-другому — ложь.