В начале октября в издательстве Ad Marginem на русском языке вышли мемуары, пожалуй, самой влиятельной женщины в мире искусства XX века — Пегги Гуггенхайм. Представительница одной из самых известных в мире фамилий шутила, что за жизнь собрала две коллекции — картин и мужчин — «начав обе с относительно скромных экземпляров и увенчав их шедеврами…». Мы прочитали воспоминания Пегги Гуггенхайм и приводим любопытные выдержки об уроках Марселя Дюшана, пластической операции и единственных в мире подвижных серьгах от Александра Колдера.
О семье
«Если мои деды и начинали жизнь в скромных условиях, то закончили они ее в роскоши. К моменту моего рождения Селигманы и Гуггенхаймы чрезвычайно разбогатели. Гуггенхаймы уж точно, но и у Селигманов дела шли очень неплохо.
Мой дед, Джеймс Селигман, был человеком весьма непритязательным: он отказывался тратить деньги на себя и морил голодом собственную сиделку. Он жил очень скромно и все отдавал детям и внукам. Он помнил все наши дни рождения и неизменно до самой своей смерти в возрасте девяноста трех лет выписывал каждому в подарок по чеку. А поскольку у него было одиннадцать детей и пятнадцать внуков, чекам этим не было числа».
О первой работе
Несмотря на то, что у Пегги Гуггенхайм никогда не было нужды обеспечивать себя средствами к существованию, в юности она сменила несколько мест работы. Одним из них был «радикальный книжный магазинчик рядом с Центральным парком» ее кузена Гарольда Леба. Пегги вспоминала, что каждый день она появлялась в магазине «обильно надушившись, в нитке мелкого жемчуга и великолепном темно-сером пальто». Жалование ей не платили, зато давали 10-процентную скидку на книги. Кстати, именно в книжном магазине Гуггенхайм встретила своего первого мужа — писателя Лоуренса Вэйла.
О скуке и пластической операции
«Летом 1919 года я вступила в права на свое наследство и стала независимой. […] Зимой 1920 года мне было так скучно, что я не придумала ничего лучше, чем сделать операцию по исправлению формы носа. Он и так был уродлив, но после операции, вне сомнения, стал еще хуже. Я поехала в Цинциннати к хирургу, который занимался пластическими операциями.
Он предложил мне выбрать желаемую форму носа из нескольких гипсовых слепков. Он так и не смог добиться той формы, которую я хотела («с приподнятым кончиком, словно цветок» — что-то подобное я вычитала у Теннисона). Во время самой операции под местным наркозом, пока я терпела муки проклятых, окруженная пятью медсестрами в белых масках, врач внезапно попросил меня поменять выбор. Нужная форма у него никак не получалась. Боль была такая невыносимая, что я попросила прекратить операцию и оставить все как есть. В результате мой нос болезненно опух, отчего я долгое время не решалась вернуться в Нью-Йорк. Каждый раз я заранее знала, когда пойдет дождь, потому что мой нос превратился в барометр и всякий раз распухал в плохую погоду».
О первой абстрактной картине
Первым произведением абстрактной живописи, которое попало в руки к Пегги Гуггенхайм, была картина Джорджии О’Кифф. «Я перевернула ее четыре раза, прежде чем сообразила, с какой стороны на нее смотреть. Леона [Флейшмана] и Альфреда [Стиглица] это повеселило. Стиглица в следующий раз я увидела только двадцать четыре года спустя, и, когда я с ним заговорила, мне показалось, что не прошло и минуты. Мы продолжили разговор с того места, где остановились».
Издательство или галерея?
«Когда я осознала, что наша совместная жизнь с Германом закончена, я оказалась лишена всякого занятия — до это пятнадцать лет я только и делала, что была чьей-то женой. Проблему решила моя подруга Пегги Уолдман, которая предложила мне открыть свое издательство или галерею искусств. Я сразу же отмела идею издательства, поскольку сочла ее слишком дорогостоящей. Откуда мне было знать, что очень скоро искусство отнимет у меня тысячи долларов».
Марсель Дюшан
«На тот момент я совершенно не разбиралась в искусстве. Марсель пытался просветить меня. Не знаю, что бы я делала без него. Для начала он объяснил мне разницу между абстракционизмом и сюрреализмом. Потом он познакомил меня с художниками. Все его обожали, и я повсюду встречала теплый прием. Он составил для меня план выставок и дал уйму советов. Именно он открыл мне двери в мир модернизма».
О коллекционировании
«Тогда [1938 год, вслед за открытием в Лондоне галереи «Младшая Гуггенхайм»] я еще не думала о том, чтобы начать коллекционировать. Однако я неизменно покупала хотя бы одну картину с каждой своей выставки, чтобы не разочаровывать художников, если у меня не слишком хорошо выходило находить покупателей. В те времена я не имела представления, как продавать, и сама никогда не покупала картины, поэтому это казалось мне лучшим выходом и меньшим, что я могу сделать для художников».
О Джексоне Поллоке
«Будучи некоммерческой галереей, «Искусство этого века» [открылась в Нью-Йорке в 1942 году] в скором времени стала центром авангардной деятельности. Молодые американские художники, вдохновленные европейским абстракционизмом и сюрреализмом, основали в Нью-Йорке совершенно новую школу живописи, которую Роберт Котс, художественный критик «Нью-Йоркера», нарек абстрактным экспрессионизмом. После первого Весеннего салона стало очевидно, что Поллок — его главная звезда.
Мой друг, художник Матта, и Путцель [куратор Говард Путцель] уговаривали меня помочь ему — в то время он работал плотником в музее моего дяди. Когда-то Поллок был учеником знаменитого академического художника Томаса Харта Бентона, и, приложив немало усилий, чтобы сбросить с себя его влияние, он стал тем, кем я его встретила. Во время своей первой выставки Поллок все еще находился под сильным влиянием сюрреалистов и Пикассо. Но вскоре он от этого влияния смог избавиться и стать, как это ни странно, величайшим художником со времен Пикассо. Он нуждался в ежемесячном доходе, чтобы спокойно работать, и я подписала с ним контракт на год. Я обещала ему сто пятьдесят долларов в месяц и выплату по окончании года, если я выручу с его картин две тысячи семьсот долларов, одну треть оставив галерее. В противном случае мне должны были достаться картины».
Об Александре Колдере
«Зимой 1946 года я попросила Александра Колдера сделать для меня изголовье кровати — я подумала, это будет чудесная и оригинальная замена медному изголовью моей бабушки. Он согласился, но у него никак не доходили до этого руки.
Однажды я встретила его на вечеринке и спросила: «Сэнди, почему ты никак не займешься моей кроватью?». Этот странный вопрос насторожил его жену, очаровательную племянницу Генри Джеймса, и она заставила его взяться за дело. Из-за войны единственным доступным материалом было серебро, которое стоило мне дороже, чем работа Колдера. Изголовье получилось неподвижным за исключением рыбы и бабочки, которые он подвесил поверх фона, напоминавшего водоросли и подводные цветы. Я не только единственная в мире женщина, которая спит в кровати работы Колдера, но и единственная обладательница пары его огромных подвижных серег.
У тех женщин Нью-Йорка, которым повезло обзавестись украшениями от Колдера, есть только броши, браслеты и ожерелья».
О Венеции
В 1948 году Пегги Гуггенхайм поселилась в Венеции. В тот же год она со своей коллекцией приняла участие в Венецианской биеннале — это был первый случай, когда выставку в павильоне представляла не страна, а личность. В 1949-м свое палаццо Пегги Гуггенхайм превратила в музей, при этом продолжая жить в доме.
«Моя деятельность в Италии по сути ограничивалась меценатством и тремя днями в неделю, когда мой дом открывал двери для посетителей. […] Я не только превратила своих горничных в кураторов, но и обучила двоих гондольеров мастерски вешать картины», — вспоминала самая влиятельная женщина в искусстве XX века.
Подписывайтесь на наш канал, чтобы узнавать еще больше интересного!
Скандальная плоть: о том, кто позировал для провокационных картин можно прочитать здесь.
О привычках и зависимостях знаменитых художников можно прочитатьздесь.
Клоуны и проститутки: все, что нужно знать про «голубой» и «розовый» периоды Пикассо — здесь.
