"Перед выпиской. Она остриглась. Почти, под ноль...
Плеши, протёртые от долгого лежания. Светились фонарями. Изъеденное худобой когда-то роскошное тело. Всё ещё склонное к обморокам и изнеможению. Было словно не своё, подмененное. Расстроенное зрение и севший слух, от лекарств с побочными. И процедур, скорее медленно убивающих. Чем излечивающих.
Она так долго лежала в клиниках и центрах. Что жизнь медсестёр и нянечек ей была знакома и близка. Более собственной. Которая давно растворилась в диагнозах и прогнозах.
Бывшие когда-то родными и любимыми люди. Тоже растворились. В суете и быте. Своих будней.
Она не обижалась и не сердилась - на это просто не было лишних сил. Она почти всё понимала. Но, тихое "почти". Сидело гвоздём в подкорке. И не давало умирать совсем уж спокойно и покорно. И оно же её и выталкивало в жизнь.
Желание понять логику поступков. Логику обыденного предательства. Людей, которых она считала понятными до кончиков ногтей. Не умалялось - ни перманентными болями, ни апатией, ни туманно-бесперспективными видами на существование.
Когда оно стало навязчиво нестерпимым. Когда больше ни о чём не думалось и не блазнилось. Когда понять стало целью большей. Чем выжить...
Она выписалась. И новая начавшаяся жизнь. Внесла смысл и полноту. Во всё случившееся ранее.
Стоя на больничном крыльце. Глядя в раскалённое августовское небо. Она хрипло процедила: "Ну что, жизнь... Не ожидала, что я тебя снова побеспокою... Я и сама - в шоке... Видимо, долги-таки, надо возвращать... Так что, не обольщайся... Поживу ещё..."
Махнула тонкой, до прозрачности, рукой водителю. Тот, живо выскочил из машины, загрузил сумки в багажник, вернулся за руль. Чётко, вышколено.
Ещё раз обернувшись в сторону серых корпусов, шепнула: "Больше - не вернусь."
Села на заднее и решительно: "Домой... На Набережную..."