"За окном тёк очередной бледный сентябрьский день. Погода, испортившаяся двумя сутками ранее, усердно отрабатывала прогнозы Гидромета. Народ, сумрачно двигающийся по делам и без оных. Факт скоропостижно почившего "бабьего лета" не одобрял. И выражал недовольство смурными лицами и редкими скучными матюгами.
Она проснулась, как всегда, поздно. Ночь случилась сумбурная, с частыми пробуждениями, томливыми пяляниями в тёмные периметры спальни. Уговорами - "ну, давай ещё чутка поспим...ну, имей совесть...завтра ж ног носить не будешь..." И восстав из царства Морфея около полудня. Сил она чувствовала - "с гулькин ..." Но, и привычное раздражение. Коие последние лет десять сопровождало каждое. Каждое начало дня. Как ни странно. Не проявилось.
В квартире уже успело остыть от крайних жарких. И она накинула на тонкую пижаму шаль и тронулась в ежедневный обход. Умыться; принять контрастный душ; открыть окна во всех помещениях; походить дозором по комнатам - дабы окончательно восстать и примириться с ещё одним пришедшим и вряд ли весёлым, деньком; приготовить чай, бутер, фрукт-орех, творожок; без спешки съесть "сбалансированный" завтрак; перейти в кабинет и прижиться за рабочим столом. Здесь, обычно, заканчивались её утренние бдения.
Но, нынче, круговорот застопорился на месте - "открыть окна..." Она дёрнула за ручку фрамуги и передумала: "Ну, уж! И без того - холодрыга!"
И заспешила в столовую. Ткнула в чайник, распахнула настежь обе дверцы холодильника. И на ходу прикусывая сыр, колбаску и - с ладони - капельку острого соуса. Решила, что завтрак нынче станет "неполезным". Что и претворила в жизнь.
Пока хлебала пиалу кофе, стояла у окна и разглядывая суеты "за стеклом". Проживая в угловой квартире, в доме с огороженной территорией. Обзор, происходящего с другими горожанами, она имела весьма скудный - метражи располагались в небойком, непроходном месте. И лично напротив её окон, росли и радовали глаз декоративные кустарнички, мелкие хвойники, кусты роз и пионов. И больше - никого. Она самолично - вскоре после заезда - вызванивала спецов по ландшафту. И под её неусыпным руководством, три дородных тётеньки навели красоту и глянец. И вот теперь, среди вечной, осёдлой серости демисезонья. В её краях. Вдоль чёрной кованной ограды багровел Тунберг, пыжился - словно присыпанный снегом - бересклет, алыми ягодками манил боярышник. И спирея, от которой она долго отбивалась, в результате тоже оказалась неплоха. И персиково-розовым оттеняла края захваченного - в силу владения "пентхаусом", ровно на первом этаже - мизерного участочка, вдоль границ проживания.
Странное, непривычное настроение после обильного завтрака угнездилось окончательно. И захотело "променад".
Она отфланироввала к гардеробной. Закинув глаза к белому, добротно оштукатуренному, потолку. Прислушалась - "а, что бы мне сегодня хотелось надеть..." И перво-наперво, поняла. Что многолетняя тяжесть в грудине и тоска в голове. Тоже куда-то делись.
"Однако..." - протянула она, обескураженно, - "мне это начинает нравиться..." И шустро забурилась в недра шкафов.
Выплеснувшись после трёх дня, в люди. Она "нога - за ногу" поплелась в центр. Погода чуть развеялась и сквозь отдельные массивы тяжёлых, мрачных, набитых дождями под завязку, туч. Недоумённо проглядывало солнце - "ребята, а *у*и я - не в Испании?!" И разгоняло суровые морщины со лбов жителей Нечернозёмья.
Ноги принесли её в городской сад. Где она - не без удовольствия. Это при её-то приросшем "дауне" и тихом, вялотекущем человеконенавистничестве. Понаблюдала, как стайка мамашек выгуливает мелкое, среди дубов, лип и клёнов. Шалапута носится по аллеям, бросает, ворохами ухваченное, жёлто-горчично-багряное лиственное безобразие. Валится в мягкие, переливчато шуршащие кучи, нагребённые старательными служителями парка. Катается с боку на бок, пихает друг дружку, И хохочет, хохочет, хохочет.
Сидя на скамейке, поодаль, она улыбалась. Наблюдая буйство и неуёмство детской поросли. Потом, будто отдохнувшая, легко встала и пошла домой. Оставленный нынче осиротевшим письменный стол ждал. И взывал к совести и долгу.
По дороге - внезапно. Её занесло в продуктовый. Набрала всякой вкусной дребедени, "вредного" и, уже на кассе. Сделав рывок к стеллажам с "горячительным" изъяла бутыль дорогущего шампанского.
"Дама. Всё берём?" - не без плохо скрываемой зависти и порицания, уточнила кассирша. Она кивнула. И, прихватив пачку дамских сигарет, закруглила нравственное падение.
Дома. Достала с верхней полки коробку с гирляндами. Развесила их неспеша по квартире. Настрогала салатиков. "Оливье" - в первую очередь. И в ранние осенние сумерки села справлять Новый Год.
Новый Год - её Новой Жизни."