"Он сидел на скамье уже больше часа. На улице давно стемнело. И редкие фонари - снопами - подсвечивали неоживлённую парковую юдоль. Будний, декабрьский вечер развёл и устроил по квартирам, кафешкам, загородным усадьбам усталый и неудивлённый народец. Лишь он один - был и бодр, и изумлён. Крайне. Крайне.
Вот и теперь, от скамьи слышалось бормотание. Редкие вздохи и ахи. И даже смех. Короткий, судорожный, на всхлипе.
На колени, запахнутые чёрным драповым пальто, намело сугробики. Снег, мельтеша и взбрыкивая от порывов ветра, шёл с обеда. Но, ближе к ночи, усилился и грозил завалить весь город белой мертвенной пылью.
"Как же могло такое случится? Право слово, скажи мне кто. Раньше... Плюнул бы в рожу. Вот, прямо - с разбегу. И плюнул бы..." - пробубнилось тенорком. И возразило тем же: "Но. Я ведь не знал... Это так странно. Что мне бы в голову и не пришло. Это точно... Значит - я ни в чём и не виноват..."
Мимо быстрым шагом проскользил редкий прохожий. Услыхав сумбурный разговор, дёрнулся, оглянулся. Недоверчиво уставился на сидящего и прибавил оборотов. Мужчина горько хмыкнул, помял друг об друга руки в перчатках, затянул кашне на шее покруче и поднял воротник. Смахнул набежавший на чернь пальто снег, встал. От долгого недвижения ноги занемели. Стянуло упряжью в икроножьи, рассыпалось болючими иголочками до пят. Он тихо охнул и принялся коряво, припадая и сгибаясь, сновать вдоль скамейки. Ещё один запоздалый горожанин, углядел манёвры на дальних подступах, от фонтана. Пребывающего летом - великолепным и пышным. А, теперь, будучи закрытым щитами, имевшим вид понурый и неопрятный. Пешеход замер у сараеобразного сооружения, нерешительно потоптался и рванул в обход.
"Да, божечки мои!" - взрыднул мужчина, - "все, все...бегут домой. В тепло, на ужин, к бабам. Своим... И лишь мне, как обнесённому, бежать некуда! Да, так ли велика моя вина! Так ли несусветен мой проступок! Я только хотел немного радости. Просто, радости... За это теперь расстреливают?!"
Запал выдохся и обвалил, появившийся было, злой кураж: "Расстреливают... За это - как раз... И, уж точно - не милуют."
Он выпрямился. Снял с правой дорогую перчатку. Зачерпнул в горсть снега и вытер им лицо. Ледяные комочки ещё таяли и стекали слезами со скул, а он уже выходил из парка через главные ворота.
"Не мы такие - жизнь такая... Ну, и дебил! Нашёл отмазу... Радости ему захотелось, придурку! И терпи теперь! Терпи. Сколько придётся! Она не простит. И она - права. Такое. Не прощают!"
И ещё какое-то время - шлейфом, обрывками - неслось - "не мы - такие... не мы - такие... не мы - такие...""