На второй день после переезда в Москву со мной произошла одна история. Я встретился в метро со своим старым другом. Кольцевая линия, кто-то встал, мы сели. Проговорили одну станцию, никого не замечая, как вдруг над нами возникла женщина:
— Молодые люди, я корреспондент «Московского комсомольца». Я пишу заметку на тему, почему мужчины перестали уступать места женщинам.
Мы оглянулись: рядом не было пожилых и беременных. У друга же была борода и он сам походил на человека, которому положено сидеть.
— Почему вы, молодой человек, — обратилась она ко мне, — не уступите место женщинам?
Я не думал над ответом, он просто вырвался из меня.
— Потому что я сам женщина.
Мне показалось, что так можно добавить ситуации абсурда, которого она заслуживает.
Услышав ответ, корреспондент ойкнула и выбежала на «Октябрьской».
С тех пор я боюсь сидеть в метро. А заметку в «Московском комсомольце» я так и не нашел…
Когда женщина появляется в общественном транспорте, она сразу находит других женщин. И между ними возникает нейросеть. По дамскому блютузу передается информация, сколько мужчин сидит, какого возраста и кого можно поднять. Глядя на мужчин, женщины начинают уступать места друг другу. Это своеобразная гражданская казнь для «сильного пола». Сидите, мол, соколики, сидите, а мы постоим, постоим…
Молодые мужчины отвечают на это, мол, хотели феминизма — вот и мучайтесь. Но у всех феминизм разный. Девочки скачали его демо-версию, где пока только приобретение новых прав, но еще не обязанностей. Молодые женщины уже отказываются от мужских подачек вроде бесплатной выпивки, но еще не против айфона в подарок. Когда же дойдет до обязанностей, все женщины воспримут их, как пенсионную реформу. И я их хорошо понимаю.
Пока же мужчины разгадывают феминизм, как ребус. Сидеть в метро все еще нельзя, если ты не старик или жлоб. Но за маскулинные подкаты могут высмеять — соцсети завалены скриншотами мужского мур-мура, на который девушки уже не ведутся. А на что ведутся, неясно. Мужчины с трудом, но принимают, что женщина — человек, а не вешалка для платья. И легкое сексуальное насилие, которое казалось игровым ритуалом, оказалось уголовной статьей. И сесть тут можно, только уже не в метро, а в тюрьму. Эх, Москва, Москва…
У нее женский род. Поэтому Москва все время «хорошеет». Все время «преображается» и «украшается», покупает «колечки» эмцэка. Остальным городам мужского рода — от Питера до Тагила — такие глупости в голову не приходят. Для них Москва, как сварливая жена, отбирающая у мужа зарплату, чтобы купить себе шубу. Она же хочет в любовники Берлин. И раз в году пишет ему: «Можем повторить…» А он молчит.
А она плачет, хотя и не верит собственным слезам.
Текст: Валерий Печейкин