Кашпировский меня впечатлял. Впервые я увидел сеансы его телепередач в начале девяностых, когда начинала распадаться наша большая страна, начинали ломаться устои, вспыхивали, поражающие своими масштабами, забастовки шахтеров.
Я тогда работал в Индии и у нас в городке мы могли смотреть советские программы по телевидению. Даже индийцы приходили к нам смотреть телепередачи на русском. И не пропускали телепередач с Кашпировским, дающего сеансы по телевизору.
От его сеансов я получал заряд бодрости, внутри закручивалась какая-то пружина упрямства и вера в то, что не все так плохо и все возвратится на круги своя.
Я вернулся в свой институт, где работал раньше. Мой коллега обмолвился, что у него записаны на магнитофонную пленку сеансы Кашпировского. Он включает их для своей матери Рассказывал, как мать просыпаясь по установке, в конце сеанса, говорила ему:
«Ой, хорошо сынок. Как на свет народилась!»
Он дал мне переписать все, что у него было – три кассеты.
Я прослушивал кассеты, дожидаясь в автомобиле, когда закончатся бальные танцы у дочери или дожидаясь жену с работы.
В те времена набирали силу различные музыкальные группы. И у дочери не хватало кассет для их записей. Под шумок она слямзила мои кассеты с Кашпировским. Когда я кинулся, было уже поздно. Там были уже записаны то ли «Лесоповал», то ли «Февраль», то ли что-то еще.
Я объяснил ситуацию коллеге и попросил дать мне кассеты еще раз.
«А у меня нет их. Я все записи стер».
«Вот те раз! Почему?».
« Понимаешь, вот когда Кашпировский дает установку на сон, мать спит. Но я-то бдю.
Не сплю, чтобы выключить магнитофон по окончании сеанса. И вот как напала на меня бессонница по ночам. Неделю мучился, уснуть не мог. Потом додумался как-то прослушать Кашпировского. Вроде постепенно нормализовалось все, Но записи стер, чтоб дальше беды не было».