То, что насчет обычаев и быта древних пруссов мы до сих пор имеем весьма приблизительное представление, особо удивлять не должно. Известно, что всегда трудно восстановить историю исчезнувшего народа. А уж если по этому народу проскакали копытами своих боевых коней европейские «цивилизаторы», задача усложняется многократно.
Поэтому к соответствующему повествованию известного средневекового летописца Петра из Дусбурга необходимо относиться с известной долей… ну, скажем так, осторожности. Положение священника Тевтонского ордена уже само по себе не позволяет говорить о полной объективности, а «Хроника земли Прусской» сплошь и рядом и вовсе грешит откровенной предвзятостью. Тем не менее, ее любопытно прочитать хотя бы в целях общего развития. Итак, что же пишет брат Петр о жизни пруссов до прихода на их земли вооруженных христиан.
Ревностного служителя церкви, естественно, возмущает тот факт, что «пруссы не имели понятия о Боге». Подразумевается об «истинном Боге», поскольку собственных божеств у язычников имелся целый пантеон. К тому же, Петр убежден, что эти дикари в его понимании были убежденными, извините за выражение, анимистами:
«…в заблуждении своем они всю природу почитали вместо Бога, а именно солнце, луну и звезды, гром, птиц, также четвероногих, вплоть до жабы. Были у них также священные леса, поля и реки, так что они не смели в них рубить деревья, или пахать, или ловить рыбу».
Удрученный тем, что пруссы не знали письменности, а значит, нельзя было адаптировать им Священное Писание, Петр в сердцах обзывает пруссов глупцами. Ну, это уж как водится, однако следом идет ценное упоминание о главном святилище пруссов, где всегда горел неугасимый огонь - Ромове. Его местоположение летописец определяет землей Надровией, не указывая, впрочем, точных координат. Может, поэтому историки до сих спорят, где именно находилось обиталище верховного прусского жреца Криве Кривейто. А власть его была так велика, что ей подчинялись не только все пруссы, но и их соседи-литвины, и «прочие народы земли Ливонской». То есть, эсты и ливы, и прочие кураты также являлись паствой могущественного Криве.
Слегка перефразируя известного барда, «хорошую религию придумали те пруссы – что мы, отдав концы, не умираем насовсем». Однако посмертное воскрешение по-прусски сильно отличалось от аналогичных представлений христиан. Никакого равенства в загробном мире! Если ты жил в богатстве и славе, возродишься таким же счастливчиком. Ну а если влачил жалкое существование, реинкарнация особой радости не принесет. Смысл в том, что ради светлого будущего при жизни нужно пахать самому, не уповая на халявную помощь высших сил.
«Вот почему случалось, что с умершими нобилями сжигались оружие, кони, слуги и служанки, одежда, охотничьи собаки и ловчие птицы и прочее, относящееся у них к военному делу, - подтверждает Петр.
Ну а в погребальный костер бедняку можно швырнуть какой-нибудь ненужный уже в хозяйстве заступ или сломанную прялку – этого будет вполне довольно.
Проконтролировать, как устроились на том свете почившие родственники, просили все того же Кривейто (ну, кто мог себе это позволить, конечно).
- Как там, всеведущий Криве, мой папенька? – интересовался какой-нибудь прусс после принесения щедрой жертвы богам. – Он на прошлой неделе того… в общем, сам понимаешь.
- Все отлично! – бодро рапортовал жрец, выйдя из кратковременного транса. – Папенька передает привет, говорит, что все вещи, скотина и рабы дошли в целости. Да он сам вчера к вам домой наведывался, на дверной притолоке знак нацарапал – можете проверить.
Кстати, о жертвоприношениях. После военной победы богам полагалась третья часть от доставшейся добычи. Раньше посредником здесь выступал опять-таки Криве, который приношения сжигал (во всяком случае, так считалось). Ко времени написания Петром его хроники, процедура несколько упростилась:
«Ныне же литвины и прочие язычники этих мест сжигают упомянутую жертву в каком-то священном месте согласно их обряду, но прежде чем сжечь коней, их загоняют настолько, что они едва могут стоять на ногах».
Прежде чем отважиться на какое-либо важное предприятие, следовало погадать, насколько удачным оно окажется. Если прогноз был явно негативным, акцию можно было и отложить на потом, до лучших предсказаний.
В быту, судя по всему, пруссы были в целом неприхотливы. Выходных костюмов у них и в заводе не было, в чем работали, в том и ели, и спали и бухали. В последнем случае – чаще всего мед, брагу, иногда кумыс. К личной гигиене отношение было разное.
«Одни из них каждый день ходят в бани в знак почитания своих богов, другие бань совершенно не признают», - сообщает Петр.
"Согласно обычаев прусского гостеприимства", с пришедшими к ним в дом хозяева делились последним куском черствой лепешки, если больше ничего не оказывалось в наличии. Ну а если предоставлялась возможность блеснуть хлебосольством, гостей старались накормить до отвала и напоить до бесчувствия. Причем принимающая сторона тоже не отставала.
Есть у них в обычае, что в попойках они все участвуют равно и пьют неумеренно, отчего случается, что все хозяева гостю своему подносят определенную меру питья при условии, что после того как они выпили сами, то и гость их осушил бы столько же, и такое подношение повторяется до тех пор, пока гость с хозяевами, жена с мужем, сын с дочерью все не опьянеют.
Между этих строк прямо-таки видно, как хронист осуждающе качает головой с выбритой танзурой.
Среди пруссов был распространен обычай платить калым за невесту. Зачастую супруга обходилась в кругленькую сумму, поэтому в последующем муж старался по максимуму отбить понесенные затраты. Мало того, что жена должна была выполнять всю домашнюю работу, так бабе еще и не позволялось принимать пище за одним столом с мужчиной-повелителем. А перед отходом ко сну самой уже валившейся с ног от усталости женщине предписывалось омыть нижние конечности не только собственного супруга и своих детей, но и гостей, если те имелись в наличии.
По сравнению с замужней женщиной любой прусский нищий мог чувствовать себя королем. Побираться по улицам строго запрещалось – соплеменники ради этого были готовы смириться с тем, что голодранец в любой момент может зайти в любой дом и сожрать хозяйский обед.
Наряду с калымом существовал и обычай кровной мести. Совершенное убийство каралось только смертью душегуба от рук родных его жертвы. На крайний случай годился любой близкий родственник преступника. Если верить Петру из Дусбурга, пруссы имели определенную склонность к суициду.
«Когда по неожиданному стечению обстоятельств они сталкиваются с непреодолимыми трудностями, то обычно кончают самоубийством», – утверждал орденский летописец.
Но, думается, эта информация требует тщательной проверки. Или хотя бы точного понимания того, что именно подразумевал Петр под «непреодолимыми трудностями».
