Над водой поднимался туман. Небо было прозрачное, нежно-голубое, переходящее в сиренево-розовое на горизонте. На траве дрожали и искрились капельки росы. Зябко поеживаясь от утреннего прохладного, свежего воздуха по узкой тропинке пробирался к реке Сашка. Конец удочки с нехитрыми снастями цеплялся за ветки кустов, осыпая его холодными тяжелыми каплями. Тишину разрывали звонкие разноголосые трели птиц. На берегу, разматывая леску, Сашка уловил среди журчания воды и птичьего пения невнятный посторонний звук. Он насторожился, прислушался. В тростнике раздавалось монотонное слабое попискивание. Пробравшись по мокрой траве в сторону исходящего звука, Сашка раздвинул стебли высокого тростника и увидел за ними коробку. Она намокла, разбухла от воды. Внутри лежали три маленьких щенка. Вернее, уже один: два тельца были совершенно неподвижны, без признаков жизни, и только третий еще боролся из последних сил, зовя на помощь. Сашка вытащил мокрый дрожащий комочек, завернул в рубашку, прижал к себе и помчался обратно домой, совершенно забыв про оставленную на берегу удочку. Дома он согрел немного молока, налил его в блюдечко, взял кусочек бинта и, окунув его в молоко, поднес к губам щенка. Тот, почувствовав запах и вкус, сначала облизывался, потом начал робко и слабо сосать бинт, пропитанный молоком. Так и появилась в жизни Сашки рыженькая, с белым животиком и лапками Ласка.
Ласка оправдывала свое имя. Выросла она некрупной собакой, очень нежной, ласковой и деликатной. Она никогда не набрасывалась на Сашку, зализывая, покрывая слюнями, а аккуратно, самым кончиком языка целовала его в шею или руки каждое утро, не будя, а терпеливо дождавшись его пробуждения, и только по изменившемуся дыханию, движениям поняв, что он проснулся, подбегала, виляя всем телом, вслед за хвостом, и, уткнувшись холодным носом в него, начинала тонко щекотать языком. За внешним обликом обыкновенной дворняжки скрывалось в ней редкое благородство. Ласка никогда не подбирала ничего на улице, не хватала со стола и не выпрашивала куски, как бы не была голодна, ела только из своей миски, аккуратно подбирая вокруг нее все крошки. На ее мордочке удивительным образом отражались все оттенки эмоций. Она даже улыбалась, прищурив глаза и прижав уши. Ласка никогда не лаяла понапрасну, не оглушала окружающих бестолковой брехнёй, она по-человечески разговаривала, как могла, тявкая и подвывая с разными интонациями.
Они были неразлучны. Даже мама Сашки, сначала недовольная появлением в их маленькой квартирке собаки с неизбежной шерстью, потом прониклась к ней глубокой благодарностью. Ласка лучше любой няньки заботилась о ее сыне, защищала его, всюду сопровождая. Однажды Ласка отбила его от сбившихся весной в стаю агрессивных собак. Они накинулись на Сашку неожиданно на пустыре, когда Ласка от него отстала, исследуя что-то в кустах, начали рвать на нем куртку. Она пулей влетела в самую гущу разъяренных псов вся ощетинившаяся, оскалившаяся, отважная, готовая биться за Сашку с любым противником, набросилась на них с хриплым отрывистым, низким лаем, жаля их укусами в самые морды, вертясь волчком, уворачиваясь от их зубов. Почувствовав в ней отчаянную смелость и решимость, смертельную опасность, матерые кобели, вдвое крупнее нее, отступили, огрызаясь, убежали, оставив их с Сашкой: ее с разорванными ушами, его с порванной курткой и ссадинами.
Много лет спустя, в тот последний день они возвращались домой через парк тихим зимним вечером. В тусклом свете редких фонарей кружили пушистые белые перья снега, опускаясь на землю ровным чистым покрывалом. Было безлюдно. Редкие машины и прохожие нарушали молчаливое торжество царства покоя. Ласка убежала немного вперед по пустынной улице, идущей от парка. Вдруг с боковой дорожки вышли из темноты, приближаясь к Сашке, две напряженные фигуры мужчин. Словно почувствовав опасность, Ласка обернулась, на мгновение застыв на месте, потом сорвалась, со всех ног, прижимаю уши, бросилась к Сашке через дорогу. В этот момент улицу разрезал свет фар бесшумно несшейся по заснеженной дороге машины, послышался удар, Ласку подбросило в воздух, и она упала на обочину в сугроб, зарывшись в него, словно закутавшись в белый саван снега. Сашка подбежал к неподвижно лежащей верной своей подруге, склонился над ней: «Ласка, Ласка, только не уходи, вернись, Ласка!» - плакал и умолял Сашка. Она улыбнулась и коснувшись его мокрой щеки самым кончиком языка, застыла.
Все это пронеслось перед Сашкой, когда он смотрел на маленького рыжего слепого щенка, которого откуда-то притащил и доверчиво протягивал ему чумазый, перепачканный сын. Он бережно взял его в свои ладони, увидел белый животик и лапки и улыбнулся: «Ласка моя, ты вернулась?»