С 6 сентября в кинотеатрах страны идет фильм Дуни Смирновой «История одного назначения».
Кинолента основана на реальных событиях и рассказывает историю о том, как Лев Толстой защищал в суде военного писаря Василия Шабунина, приговоренного к расстрелу за пощечину командиру.
Наш критик Александра Антушевич посмотрела картину. И считает, что такой фильм пропустить нельзя:
«В великом писателе Льве Толстом, кроме его гениальности, конечно, интересен факт: чтобы о нем не писали, не снимали, не пели – все превращается в миф о великом русском классике и добром русском барине.
Этот миф у всех нас записан на подкорке и (вот удивительно!) в чем-то даже перекликается с христианской религией и одновременно с идеологией советского времени, да что там и сегодняшним положением дел.
Но фильм Авдотьи Смирновой – совсем другая история. Потому что он вовсе не про Льва Николаевича, не про строй и не про вечное повторение (хотя, может быть, автор снимала как раз про это). Фильм раскрывает какие-то потусторонние глубины и, кажется, пытается ответить на вопрос – что с нами не так?
Историческая картина – внимание к деталям, «кажимость» достоверности. Но при этом во всем неправильность, как сор в глазу. Камеру неверно как-бы потрясывает – иллюзия взгляда. Неповторимая игра Ирины Горбачевой, превращающей Софью Андреевну в нашу современницу, нажим Алексея Смирнова, странный нос экранного Толстого – настоящий ли?
А все, что на экране – это взаправду или сон?
Художественное пространство, словно поделили на неравные части. Безумствует государственная машина, медленно сходит с ума армия (войны нет!), дворянство играет в романтическую любовь. А еще народ, темный и мрачный, в котором что-то бродит и пузырится. Мужики пьют, поджигают баню, травят поросят…
Но при этом, странное дело, живых лиц не так и много. Кажется, даже обаятельный Толстой с его хозяйственными эскападами, гимнастикой и новыми методами обучения крестьянских детей, играет заученную роль.
Цитата. Авдотья Смирнова: «Проходят века, а в России ничего не меняется… Мы пробуксовываем. Но каждый раз эту точку проходим чуть мягче.Сегодня у нас сажают за репост. Но за пощечину все же не расстреливают».
Жизнь ярусом ниже - это юродивый писарь Шабунин, влюбленная в него солдатская вдова-жена, маленький человек – опустившийся прапорщик Стасюлевич. Все они действительно чувствуют и живут в этом бесчувственном и мертвом киномире.
На каждого, кажется, здесь найдется механический двойник. Взять хоть тех же солдатку и сестру Софьи Толстой – Татьяну, которая от придуманного чувства травится мышьяком («Соня, я отравилась») и трагически выходит замуж по расчету…
Но, пожалуй, «История одного назначения» - слишком многослойна, сложна и продумана. Снимаешь один слой, а за ним другой – вместе они крепость, а по отдельности – луковая шелуха.
Как в хорошем романе, здесь есть сквозные метафоры, аллюзии – ключи к пониманию, причем многозначные.
Озеро – его вода мерзавца не берет, а совестливого человека принимает - онтопится, не выдержав несправедливости и жестокости.
И мерзавец-то (главный герой, или не он главный?) - не совсем мерзавец, а мальчишка, полный комплексов и ищущий отцовского одобрения. Эпизод с портретом – так многозначен. Колокольцев – подневольный судья, в ночь перед заседанием, измученный тяжким выбором, то достает, то убирает папину фотографию. Совсем как Стасюлевич, разворачивает икону Богоматери к стенке, чтобы совершить свое мелкое преступление… А наутро встречает отца в суде – и все кончено. Идеалист превращается в разочарованного мизантропа. «Носооок тянуть» - казалось бы, система ломает человека.
Но автор не оставляет зрителя: ответье-ка вы на вопрос, был ли у Колокольцева выбор? Судьба несчастного маленького писаря Шабунинауже заранее предрешена? Да, она не могла сложиться иначе. Так решил закон, так решили люди.
Народ - деревенские мужики и бабы, тёмные и затравленные, - словно ждет жертвоприношения, толчётся у места заключения, чтобы передать подношение агнцу. Люди ждут своего святого, чтобы молиться ему, чтобы он сделал их жизнь немного легче, помолил бога за них Там.
Ждут, а в душе не верят, что парня казнят, может, попугают, всыплют горячих, да и отпустят…И начинают кричать, как только всё уже кончено.
За что расстреляли? За пощечину? Да, как так можно?
А оказывается, можно.
Противоречие, заложенное в общем сознании. Не случайно рефреном в фильме звучит вопрос: «За что вы любите русский народ?» И ответ: «за безграничную любовь…» За жестокость и милосердие.
Финал оказался, к сожалению, слишком плакатным, слишком ожидаемым.
Женщина, как тоскующая, брошенная собака, лежит на вытоптанной, сровненной с землей могиле писаря, человеческим законом возведенного в ранг мученика. Этот замученный, в общем, психически нездоровый мужчина-мальчик – видимо, единственное светлое, что было у нее.
Что дальше?
А дальше – остается Лев Николаевич. И снова, и сегодня – Лев Николаевич как зеркало русской жизни. С его любовью, пониманием и умением точно и гениально выстраивать на белом листе черные строки. Совсем как маленький полковой писарь Шабунин…
Или мне это только показалось?