Миклеш прикурил папироску от пальца, замотал ладонью сбивая зелёный огонёк, сел в траву у скатерти, скрестив ноги. Грыцх протянул гранённый стакан, наполненный мутноватой самогонкой, маг с кивком принял. Я начал выкладывать из рюкзака на скатерть снедь, варёные яйца, копченую колбасу и сало с зеленью.
В паре шагов, на вершине холма высится чёрная стела, покрытая мелкой вязью имён солдат, погибших на этом месте. Вытряхнув из рюкзака последний батон, огляделся, ветер гонит по долине зелёные волны, взбирающиеся на многочисленные курганы, размером с многоэтажные дома. На вершине каждого, чёрная стела в форме клинка двуручного меча. Сотни тысяч…миллионы имён. Каждый погибший запомнен, пусть и покоятся в братских могилах под курганами.
Маг протянул раскрытый портсигар, спросил приглашающе приподнимая:
— Барклай, будешь?
— А нормальные сигареты есть, ну знаешь, с фильтром?
— Дурень, в заводских один крысиный помёт с опилками, як у тебя в башке, раз куришь их! А этот табачок я сам выращиваю, вот этими вот руками!
— Ты хотел сказать, наколдовываешь? — спросил орк, вперёд меня беря самокрутку.
— Эх ты, зелень необразованная. Зачем колдовать, когда можешь вырастить? Тем более волшебный табак – фуфло полнейшие!
— С чего бы это?
— Слишком чистый, нет не оттенков, ни привкуса, даже запах мерзкий. А вот выращенный, вобрал из земли кучи всякого, да после сбора еще и ферметировался. Да ты сам попробуй!
Отставив стакан в траву, я защелкал зажигалкой, прикрываясь ладонью. Порывы ветра злорадно сдувают огонёк, наконец кончик папиросы задымился. По лёгким и глотке будто наждаком чиркнули, я закашлялся, стуча кулаком по груди.
— К…урва…Миклеш…ты его что, ипритом обработал, для крепости?
— Возможно…
Прокашлявшись и едва не выплюнув легкие сделал осторожную затяжку, дым растёкся по рту оставляя терпкое послевкусие и сочась ароматами груши и коры дуба. Сощурившись запрокинул лицо к небу, вгляделся в свинцовые тучи, похожие на боевые аэростаты, на лоб упала крупная капля. Маг взмахнул руками, вокруг нас замерцал «мыльный» пузырь, дождь заколотил о стенки, как о жестяную крышу. На неимоверно длинную минуту мир исчез за плотной, серой стеной холодной воды.
— Ну давайте, мужики, хряпнем. — сказал Грыцх поднимаясь с стаканом в руке. — За Победу! За Народ!
— За мир во всём мире!
— За почивших!
Стаканы столкнулись с мелодичным звоном, будто хрустальные бокалы, расплескали часть самогона на скатерть и траву. Добро, старый обычай соблюдён, с чистым сердцем запрокинул стакан, креплённое пойло обожгло глотку и огненным шаром ухнуло в живот. По венам побежало слабое тепло, пробуждая нечто совсем позабытое.
— Двадцать лет, двадцать лет прошло, а я всё ночами просыпаюсь в страхе перед артобстрелом или налёту. Всё ещё не могу поверить, что выжил…я ведь вон там был…
Сдавленно сказал Миклеш показывая на соседний холм, вдвое больше нашего, с тремя огромными стелами выложенными у основания щитами. Голос магика подрагивает, наполняется болью:
— Нас всей силой атаковала пятая магическая, ушастые хотели разметать фланг и разрезать войско надвое…горел воздух, плавилась и текла земля. Я видел, как товарищи рассыпаются серым пеплом. Знаешь, Барклай, я завидую тебе. Потеря такой память – благо.
— Так почему ты первым делом сюда пошел? — Спросил Грыцх подливая Миклешу полный стакан. — Попрощайся с друзьями, мы в обиде не будем, да и дождь почти кончился.
Маг улыбнувшись покачал головой, хлопнул орка по плечу.
— Нет, я побуду здесь, с друзьями и…женой.
Обернувшись к стеле, он вышел из пузыря, вода мигом промочила одежду, волосы облепили череп, сделав мага похожим на умертвие. Подойдя в упор сделал большой глоток и опершись рукой о стелу, вылил остатки самогона на землю.
Чокнувшись с Грыцхом выпили за упокой его боевых братьев и родни. Достав из кармана мятую пачку, вытянул сигарету и закурив задумчиво оглядел окрестности. Нет, я не согласен с Миклешем, лучше такая память, чем никакой. Он просыпается от страха перед призраками прошлого, а я мучаюсь каждый день, пытаясь понять кто Я. Вдруг чинуши просто отмахнулись от меня, подсунув документы сгинувшего сироты?
Обернулся на стелу, маг сидит на коленях грустным голосом, перебиваясь на всхлипы, напевает веселую песенку о заливных лугах и любви пастуха к пастушке. По черному граниту бежит вода, заполняет каждую букву в именах. Возможно, на одной из сотен тысяч стел, по всей стране, выбитое моё настоящие имя.