Лет десять назад, в период бурного развития соцсетей, мне стали попадаться споры о том, является ли та или иная книга смешной. Чаще всего под раздачу попадали "Двенадцать стульев", "Трое в лодке, не считая собаки" и "Похождения бравого солдата Швейка".
Многие спорщики соглашаются с тем, что эпопея Ярослава Гашека о похождениях Швейка — книга выдающаяся, но категорически не согласны с тем, что эта книга способна насмешить. Первые лет пять я не мог поверить в то, что они это серьёзно, как не мог поверить в то, что книги Донцовой заставляют кого-то улыбаться (я прочел несколько страниц, и сначала заплакал от жалости к автору строк "на третий день пребывания на даче девушки разукрасились соплями", а потом озверел, увидев тираж, которым был издан этот шедевр непредумышленного юмора). Однако впоследствии на моем, что называется, жизненном пути повстречались несколько человек, которые не только запоем читали Донцову, но и вполне искренне хохотали, советуя мне немедленно приобщиться и порадоваться искромётным шуткам. После такого афронта мне ничего не оставалось, кроме как поверить в наличие людей, которым не смешно читать про Швейка.
Кстати, я обнаружил следующую закономерность: если человек смеётся, читая Гашека, то он наверняка будет хохотать над прозой Довлатова и улыбаться тексту поэмы "Москва - Петушки" Вен. Ерофеева. Ибо в юморе всех перечисленных авторов есть ингредиенты, без которых, на мой взгляд, юмор невозможен — доля абсурда и абсолютно серьёзное (в отличие от натужных ужимок записных остряков типа Донцовой) лицо автора.
А теперь обещанный в начале тест, который, собственно, и представляет собой несколько любимых цитат.
Гашек описывает картину, которая висит в храме:
"... А с другой стороны на Швейка с изумлением взирал какой-то великомученик. В зад ему кто-то вонзил зубья пилы, и какие-то неизвестные римские солдаты усердно распиливали его. На лице
мученика не отражалось ни страдания, ни удовольствия, ни сияния мученичества. Его лицо выражало только удивление, как будто он хотел сказать: "Как это я, собственно, дошел до жизни такой и что вы, господа, со мною делаете?" "
Швейк, на которого наложено дисциплинарное взыскание, беседует с конвоиром о номере винтовки:
"... начальник дистанции позвал его в свою канцелярию и говорит: «На шестнадцатом пути стоит паровоз номер четыре тысячи двести шестьдесят восемь. Я знаю, у вас плохая память на цифры, а если вам записать номер на бумаге, то вы бумагу эту также потеряете. Если у вас такая плохая память на цифры, послушайте меня повнимательней. Я вам докажу, что очень легко запомнить какой угодно номер. Так слушайте: номер паровоза, который нужно увести в депо в Лысую-на-Лабе, — четыре тысячи двести шестьдесят восемь. Слушайте внимательно. Первая цифра — четыре, вторая — два. Теперь вы уже помните сорок два, то есть дважды два — четыре, это первая цифра, которая, разделённая на два, равняется двум, и рядом получается четыре и два. Теперь не пугайтесь! Сколько будет дважды четыре? Восемь, так ведь? Так запомните, что восьмёрка в номере четыре тысячи двести шестьдесят восемь будет по порядку последней. После того как вы запомнили, что первая цифра — четыре, вторая — два, четвёртая — восемь, нужно ухитриться и запомнить эту самую шестёрку, которая стоит перед восьмёркой, а это очень просто. Первая цифра — четыре, вторая — два, а четыре плюс два — шесть. Теперь вы уже точно знаете, что вторая цифра от конца — шесть; и теперь у вас этот порядок цифр никогда не вылетит из головы. У вас в памяти засел номер четыре тысячи двести шестьдесят восемь. Но вы можете прийти к этому же результату ещё проще… "
Швейк беседует со своим командиром, поручиком Лукашем:
"Я был знаком только с одним чешским писателем, Гаеком Ладиславом из Домажлиц. Он был редактором журнала "Мир животных", и я ему всучил дворняжку за чистокровного шпица. Очень веселый и порядочный был человек. Посещал он один трактир и всегда читал там свои рассказы, такие печальные, что все со смеху умирали, а он плакал и платил за
всех. "
Арестованный по подозрению в шпионаже Швейк беседует с арестовавшим его вахмистром:
"Вахмистр кивал головой в знак согласия.
- Народ у нас хороший, симпатичный. Какая-нибудь там драка или воровство в счет не идут. Я здесь уже пятнадцать лет, и по моему расчету тут приходится по три четверти убийства на год.
- Что же, не совсем убивают? Не приканчивают? - спросил Швейк.
- Нет, не то. За пятнадцать лет мы расследовали всего одиннадцать убийств: пять с целью грабежа, а остальные шесть просто так... ерунда.".
Швейк и туповатый добродушный гигант Балоун проводят рекогносцировку:
"Сопровождаемые сворой собак, они все вместе отправились в село. Собаки упорно держались Балоуна и норовили влезть к нему в карман штанов: там лежал кусок сала, также добытый в кладовке, но из алчности предательски утаенный от товарищей.
— Что это на тебя собаки лезут? — поинтересовался Швейк.
После долгого размышления Балоун ответил:
— Чуют доброго человека.".
...
Подписывайтесь на мой канал и читайте другие мои публикации, например "Новый роман о 90-х (для тех, кто ждет продолжения "Хроник Раздолбая" Санаева)"