Дети – те крошечные люди, власть которых распространяется пока только на игрушки. И на книжки, которые почти что игрушки, но только почти что, потому что в отличие от говорящих кукол и роботов, просто издающих звуки, книга говорит знаками. Писать книги для детей – большое искусство, требующее высокой чуткости и меры, чего так часто не хватает авторам большой литературы.
Книга - перформанс, основанный на взаимодействии изображения, слова и воспринимающего их читателя. В этом она смыкается с понятием «пространственная икона», к которому всё чаще обращаются историки, филологи, лингвисты. Написанное на иконе слово магией своих сакральных букв способно воздействовать даже на неграмотного зрителя (А.М. Лидов. Византийский мир и пространство перформативного). Икон без текста не существует. Как и книг.
Писатель, пишущий для тех, кто ещё не умеет читать, подобен иконописцу. Он создаёт пространственный объект с несколькими уровнями восприятия, которые осваиваются последовательно, по мере взросления человека. Взрослые, читая детям вслух, озвучивают книгу, совершая священнодействие. Однако далеко не каждая книга доживает до того времени, когда ребёнок может осознать её ценность. Стремление подчинить книгу себе, освоить её, как куклу или робота, и неумение сделать это так, как делает взрослый, иногда находит выход в разрушении. Помять. Порвать. И так освоить неподдающееся. Властвовать человек умеет с первых своих дней.
Но книга для детей заменяется книгой для взрослых только тогда, когда человек испытает любовь и переживёт её страдания. Страдание во всяком искусстве является животворной силой, увеличивающей способность проникновения в суть. Так Петипа считал, что только испытав страдания любви, можно понять и исполнить Эсмеральду, и дал Кшесинской эту роль лишь после того, как рухнула её любовь с наследником русского престола. Познавший страдания любви читает книги как взрослый, независимо от его реального возраста. Взросление надо выстрадать. Переход от детской книги к взрослой – на этом горящем мосту.
А детская литература – для тех, кто ещё не любил и не страдал, для истинно счастливых, первозданно безмятежных.