Если ты уверен, что родители тебя не любят…
Сентябрь. Крайний Север. В 100 километрах от ближайшего города. Моя семья зашла в лес и вовремя не вышла. Но потерялась я.
Я не была дружна с родителями, пока мы жили рядом. Родилась слишком рано для мамы. Когда ты выходишь замуж в восемнадцать, первый ребенок появляется в девятнадцать, а ты — сгусток энергии и планов, есть дела поважнее младенца.
Папа был капитаном судна и ловил рыбу где-то на другом конце земли. Приходил из рейса и воспитывал нас с сестрой сразу за прошедшие полгода отсутствия. Строгостью и жесткой дисциплиной. Вымытую квартиру проверял белым платком, в поисках пыли залезая в те места, о которых мы не подозревали.
Когда у меня появилась семья, не было потребности проводить время с родителями. Но осенью — мы объединялись. Все, кроме сестры. Она не любила наше хобби.
Жители Крайнего Севера живут на севере не по необходимости. Раньше сюда ехали на заработки и по распределению. Потом не проросшие корнями в тундру вернулись на большую землю. Остались влюблённые в каменные фьорды, суровые пейзажи и ночное солнце. И в грибы.
Грибы у северян, как и у соседей-скандинавов, хобби и национальное достояние. Кто соберёт больше, кто нашел грузди, у кого самые мелкие, а значит, и самые вкусные шляпки. Мы тоже болели грибной инфлюэнцей: каждый год собирали, мыли, мариновали, морозили и сушили.
Родители даже приобрели отдельные морозильные агрегаты. Я держалась — размеры кухни не позволяли. Это не мешало предвкушать начало грибного сезона. Как охотники ждут первых уток, мы ждали первых грибов.
10.00
В эту поездку нас было пятеро: родители, я, муж и дочь. Решено было начать с утра и к обеду закончить. Меня оставляли возле машины собирать бруснику: болела спина. Остальные шли за грибами. Дочь была привыкшей к лесным вылазкам, пять-шесть часов с бабушкой и дедушкой с привалом ее не пугали.
— Если не хватит ведра, собирай в корзину, — говорит мама.
— 20 литров ведро! — мозг отказывается верить, что можно собрать столько брусники за несколько часов. Я все-таки грибник, а не ягодник. Грибы — это романтика, лес, приключения, новые маршруты. Ягоды — для пенсионеров, сидишь на одном месте в три погибели и ничего, кроме красно-зеленых кустиков, не видишь.
— Лучше не уходи от машины. Мы вернемся часа в три. Далеко не пойдем, вокруг озера и обратно, — отец берет корзину, семилетнюю внучку и идет в лес.
Папино напоминание про «не уходи от машины» актуально: шаг влево, шаг вправо, и ты можешь потеряться. Когда люди впервые едут на крайний север, это ощущение пустых, бесконечных дорог, тем более проселочных, где три-четыре-пять часов не встречаешь людей, кажется потусторонним, нереальным, пугающим. Ты и север — один на один.
— Мама, давай не позже, — прошу на прощание. — Пока грибы переберем, пока поедим, ехать долго. А нам завтра нужно купить кое-что в школу.
— Не переживай, озеро небольшое, — мама надевает высокие резиновые сапоги, закрывает машину и бежит догонять остальных. Ключи забирает — мне они не нужны, машину я не вожу.
16:00
К двум дня ведро наполнилось. К трем — набралась маленькая корзинка. К четырем — обычно пунктуальные, домочадцы не появились. Сотовых еще не было, связи с близкими тоже.
17.00
«Лес — не театр, куда могут не пустить после третьего звонка», —рассуждаю я и очень быстро уговариваю себя в обратном. Могли дорогу не рассчитать. Могли слишком много набрать грибов. Могли просто медленно идти.
18.00
Пинаю камни, которые разбросаны везде. Злюсь. Злюсь на семью, которая не идет. Злюсь на маму, которая предложила ехать именно сюда. Злюсь на себя. Машина закрыта. Ключей, воды, элементарных спичек нет.
19.00
Понимаю: близкие полдня не могут выйти, но в опасной ситуации я. Они вместе. Отец – опытный рыбак и охотник, детство которого прошло в деревне. Муж – бывший морской пехотинец, начальник угрозыска. У них есть спички. Разожгут огонь и первую ночь продержатся. На следующий день муж не выйдет на работу, и его начнут искать.
Я никуда не уходила от машины, но потерялась я. Темнеет. Холодает. Я в лесу без огня. Неподалёку от грунтовой дороги, по которой практически не ездят. Ни до трассы в пятидесяти километрах, ни до города мне не дойти: волки – вот кого я страшно боюсь. И если в машине я всегда могу разбить боковое стекло и спрятаться, на открытой местности бежать некуда. Деревья на Крайнем Севере низкие – не залезть.
20.00
Машина! Я спасена. Водитель и пассажиры увидят молодую женщину вечером в лесу у машины и помогут. Отчаянно машу. Не останавливаются.
21.00
Проезжает еще одна. Теперь я перегораживаю дорогу:
— У вас спичек не будет? — что-то я сказала неправильно. Стекло поднимается, машина скрывается из вида. Понимаю, нужно было просить помощи, но единственное, о чем могла думать — как побыстрее согреться.
22.00
В десять вечера на улице немногим выше ноля. Поначалу в состоянии нервного возбуждения я не мерзла, наоборот, бросало в жар. С наступлением ночи холодный воздух перестает казаться безобидным. Ни шапки, ни перчаток у меня нет. Дрожу, руки ломит от холода.
Думаю, как много планов не осуществлено: не защищена диссертация, не была заграницей — у мужа ограничение на выезд, без него не хотелось. Давно не видела бабушку. Не написала книгу.
23.00
Вижу, как невыразимо прекрасна тундра. Накрывает странное чувство единения с каменистой поверхностью, кое-где покрытой мхом и карликовыми деревцами.
00.00
Хочется спать. Нельзя — одета легко, если усну — могу замерзнуть.
01.00
Совсем холодно. +3, дует сильный ветер.
Я, как и любой северянин, знаю множество историй о том, как люди замерзали в лесу или на лыжной трассе. Или в городе, в пургу, когда теряли ориентиры. Холод — страшная вещь.
Сознание путается. Временами все равно, что случится. Кажется, что едет машина. Слышу звуки и не верю. Надо перегородить дорогу. Добиться, чтобы водитель не только остановился, но и вышел. Стою. Сигналят — не отхожу.
Микроавтобус нехотя тормозит. Меня трясет, и это производит большее впечатление, чем слова. Четверо парней выехали в ночь, чтобы засветло доехать до дальнего грибного места. Наливают водки. Разбивают палатку. Разводят костер.
В ту же секунду муж в последний раз перед ночевкой забирается на горку неподалеку и видит вспыхнувший огонь. Через полчаса мои выходят на него.
Назавтра в моей квартире поселился огромный дурацкий медведь. Прожил пятнадцать лет. Переехал в Москву. Сменил множество съемных квартир. Ростом с двухлетнего ребенка, в чудовищной шляпе и ядовито желтой жилетке, с двумя пластмассовыми зубами, торчащими из приоткрытой плюшевой пасти, абсолютно непригодный ни к чему, кроме собирания пыли, он был плодом торгов с богом моей мамы.
Мама обещала, что когда найдет меня и все будет хорошо, купит моей дочке самую большую игрушку в «Детском мире».
Сказать «если найдет» мама не могла. Даже Богу. «Когда».