«Ужесточим здорово, очень ужесточим». 16 августа министр просвещения Ольга Васильева заявила о планах «ужесточить подбор так называемых родителей» для приемных детей, подразумевая психологическое обследование кандидатов и общие к ним требования. Также она добавила, что сейчас новые семьи детям ищут «очень небрежно». Уже на следующий день появился законопроект, который с 1 января 2020 года должен ограничить максимальное количество детей в семье усыновителя, включая родных и приёмных, до трёх. То есть если в семье уже есть два родных ребёнка, взять из детского дома можно будет только одного. Исключение предполагалось для братьев и сестёр, а также детей, которые уже воспитывались вместе в другой семье.
Менее чем через неделю Васильева выступила против законопроекта. Она заявила, что «категорически против количественного сокращения до трёх детей», назвала такой подход «неверным» и не согласованным с ней лично.
По словам главы ведомства, работа над противоречивым законопроектом продолжится совместно с уполномоченным по правам ребенка при президенте РФ Анной Кузнецовой, а также с представителями профильных комитетов Госдумы РФ, Совета Федерации, МВД, СК и Генпрокуратуры, передает ТАСС.
Сейчас, согласно российскому законодательству, есть три основных варианта для тех, кто хочет взять в семью ребенка из детского дома: усыновление, опека или приемная семья. Усыновлённые дети живут в семьях на правах кровных: им даются имя, фамилия родителей, дата рождения. Матери, усыновившей младенца, предоставляется послеродовой отпуск, а все выплаты на ребёнка государство отдаёт сразу. Опека — это когда ребёнок живёт в семье на правах воспитанника, а родители получают выплаты каждый месяц.
Приёмная семья также подразумевает опекунство над ребёнком, которое имеет срок: он согласуется с государством.
В приёмных семьях сегодня может проживать до 8 детей, включая родных.
Разница между усыновлением и приёмной семьей в государственной помощи. Пособие на приёмного ребенка выплачивается каждый месяц до его совершеннолетия, предоставляются различные льготы. С другой стороны, расход средств и состояние ребенка постоянно контролируется, родители должны предоставлять отчёт о потраченных деньгах и любой «подозрительный» синяк у ребенка может вызвать вопросы органов опеки. Каждый месяц вместе с пособием родителю начисляется трудовой стаж.
История Юлии (имена изменены по просьбе героини)
У Юлии пятеро детей – двое усыновленных: Коле 5 лет, Насте – 3 года, и трое родных: старшему Серёже 7 лет, Стёпе – 4 года и совсем маленькой Оле всего год.
«Научить их жить в этом мире»
«Я всегда хотела усыновить ребёнка. Муж меня поддержал, на тот момент у нас уже родился Серёжа. Сначала хотели Колю брать под опеку, боялись не потянуть по деньгам. Нам его уже показали, и когда пришло время подписывать документы, сказали: «Мы под опеку его не отдаем, только усыновление, потому что он маленький». На самом деле возраст не играет никакой роли, просто государству невыгодно выплачивать пособие каждый месяц. Усыновлённого ребенка отдал и забыл: ни отчётов, ни контроля. В линии горячей поддержки нам сказали, что опека не имеет права так делать, но не будем же мы ругаться с ними.
Прежде чем обращаться в опеку, мы прошли школу приёмных родителей. Занятия там проходят один–два раза в неделю. Психологи рассказывают о детях и связанных с ними проблемах, о том, как правильно подготовить документы. Через три месяца лекций сдаётся тест и с заключением психолога уже можно идти в опеку. После этих занятий некоторые отказываются от идеи взять ребенка. Моя мама сама ходила с отчимом в такую школу, но её муж страшно испугался. У меня же были розовые очки: когда я слушала лекции, страшно не было. Только уже потом – когда начались первые проблемы».
«Мне казалось, обнимешь ребенка, и всё будет хорошо. Это не так»
«В школе многого не говорят. Сейчас в Москве есть организация, которая выступает за то, чтобы занятия вели сами приемные родители — только они могут дать по-настоящему полезную информацию. Мне казалось, обнимешь ребенка, и всё будет хорошо. Это не так. Коле было всего восемь месяцев, когда мы его взяли, и последствий детского дома уже было очень много.
Когда в семье рождается ребенок, его постоянно берут на руки, целуют. Он чувствует, что пришел в мир, где его ждали и любят. А эти дети лежат в кроватках и постоянно орут, к ним никто не подходит. Ребенок с рождения понимает, что остался один.
Это огромная травма, которая скажется на всей жизни. Один батюшка, сам детдомовский, сказал мне, что их никогда не изменить, их нужно просто научить жить в нашем мире.
Я старалась никому не рассказывать о трудностях. Скажут: зачем тогда брала. Врать, что все легко тоже не хотелось. Помощь от соцзащиты заключается только в том, что они могут забрать ребенка, если станет невыносимо. Соцработники приезжают первые три года, смотрят вещи, игрушки, продукты, особенно ничего не спрашивают. Психологи есть только в специальных центрах, но и они ничем не могут помочь без собственного опыта. Их теория неприменима к реальной жизни, с этими детьми всё по-другому.
Это не просто трудности, которые возникают с любым маленьким ребенком.
Например, у меня упала Оля, родная дочь. Я её подняла, обняла – она сразу успокоилась. Усыновленные дети будут кричать, пока не кончатся силы. Они привыкли кричать постоянно. Я выходила из комнаты и не понимала, почему Коля орёт. Понимаю только сейчас: я была для него залогом безопасности. Если я выхожу из помещения – мир становится злым. С родными детьми не так, они приходят в мир, который безопасен изначально. Мир ребёнка из детдома начинается с борьбы.
В обычной школе учителя не хотят с такими детьми заниматься. Наших педагогов никто не обучает, как надо с ними работать. В школах не понимают, что эти дети другие, к ним нужен особенный подход. Не понимают, что у них травма и начинают их тупо муштровать и пилить.
Нам повезло: все наши дети общаются между собой хорошо. Перед тем, как брать каждого нового ребёнка, я спрашивала у старшего сына разрешение. В прошлом году знакомая вернула двух девочек, потому что старшая дочь их не приняла. Когда в семье появилась Настя, ни у кого не было вопросов. Они и сейчас готовы к прибавлению. Недавно показывали им фильм «Клетка» – малыши расплакались, сказали: давайте всех детей заберём. В этом фильме показывают отказных вич-инфицированных детей, которые первые два-три года жизни сидят в железных кроватях, почти всегда одни».
«Мы не малоимущие» — «Почему?!»
«К многодетным семьям у нас в стране странное отношение. Например, считается, что у нас нет денег. Недавно в больнице один доктор мне говорит:
– Вы будете справку продлевать о том, что у вас семья малоимущая?
– Но мы не малоимущие, – отвечаю.
– Как так, почему?!
Считается, что большие семьи проблемные. В основном, несколько детей берут многодетные родители – это правда. От этого по статистике и кажется, что у нас больше проблем – просто самих детей больше».
Если законопроект об ограничении количества детей примут, будет очень плохо для всех. Детей перестанут брать. У меня нет ни одной семьи с приемными детьми, где малышей было бы меньше трёх. Только если мама воспитывает ребенка одна.
«У него от худобы глаза навыкате»
«Все хотят взять себе здоровых детей, но таких в детских домах не бывает. И у Насти, и у Коли было полно диагнозов, которые пропали, когда дети стали жить в семье.
Помню, мы приехали за Колей, ему было восемь месяцев, и я испугалась: у него глаза были навыкате от худобы. Еда не усваивалась, организму нет смысла расти, там все детки маленькие и худые. Дома Коля отъелся и сейчас выглядит абсолютно здоровым ребёнком.
Без веры с детьми из детского дома жить почти нереально. Нужно маме оказывать психологическую помощь, которой у нас толком нет. Ребенок кричит до изнеможения, не слушается. А вера говорит о том, что это пройдет, это испытание. Мы перед каждым ребенком молились.
Кому-то ведь тяжело и с одним ребенком, а кто-то запросто может справиться с десятью. Нужно индивидуально подходить к каждому кандидату, а не просто ограничивать людей цифрой. И брать ребенка только если ты уверен, что сможешь жить ради него несмотря ни на что».
История Елены
У Елены шестеро детей. Двое старших, своих: Максиму 32 года, Лизе – 17 лет. И четверо приемных: Ане и Андрею по 8 лет, Маше – 5 лет, Матроне – 4 года.
«Я хочу не бантик, не бриллиантовое кольцо, я хочу детей»
«Когда-то я сделала четыре аборта. Это было осознанное решение, никто меня не заставлял. Спустя несколько лет в интернете попался ролик – аборт вживую. Весь процесс записан от начала до конца, видео длится от силы минуты три. После него я даже говорить не могла, так меня эта запись шокировала.
В какой-то момент меня просто накрыло: природой было положено шесть детей, и я хотела именно столько, хоть ты тресни. Пришлось уговаривать мужа – сначала он был категорически против. Но я была упёртой. Я же хочу не бантик, не бриллиантовое кольцо, я хочу детей.
Первое время было сложно. Я по образованию психолог, вырастила двух детей, думала, смогу без труда со всем справиться. Потом поняла, что приёмные дети – это отдельное направление. Школа приёмных родителей даёт только теоретическую информацию. Там работают профессиональные психологи, но есть одна проблема: они сами никогда не усыновляли детей.
Сначала появилась Аня, ей было всего двадцать дней. Потом забрали Андрея, они с Аней ровесники, я их взяла с разницей в год и десять месяцев – та же разница, что была у меня между первыми двумя абортами. Ещё через два года появилась Матрона, потом – Маша. Андрюшка был большой, пришёл из детского дома с полным набором детдомовских проблем и перечнем болезней от родителей-наркоманов – ВИЧ, гепатит С. Он приживался очень тяжело. Всё плохое из детского дома эти дети берут с собой. Марья появилась у нас, когда ей было всего восемь месяцев – и то чувствовалось, что она жила без родителей.
Маша – это отдельная история. Она приёмный ребенок моего старшего сына. В своё время у них при родах погибли девочки-двойняшки. Катерина, сноха, очень хотела девочку. У меня на тот момент уже были Аня с Андрюхой. В итоге сын с женой по моей проторенной дорожке пошли в детский дом. Девочка прожила у них четыре года, но отношения не сложились. Есть вещи, которые сложно объяснить: ребенок вырос, а ты понимаешь, что он не твой. Он к тебе тянется, а ты не можешь себя перебороть. Они готовы были её вернуть. Я не могла этого допустить и забрала Машу к себе. Она называет меня бабушкой».
Сказка о том, как мама меня нашла
У этих детей отсутствует невосполнимая база – внутриутробный период. Их матери вынашивали ребенка, зная, что оставят его, а малыш это чувствует. Ребёнок рождается, мамы рядом нет, никто не берет на руки, грудное молоко он не получает. Когда таких деток прижимаешь к груди, они отпрыгивают, как ошпаренные: ребёнок не привык и не понимает, зачем ты его схватила. При этом они очень одарённые, у каждого есть какой-то талант, и я знаю, что это не от меня – это генетика в хорошем смысле.
Хорошо, что они вчетвером – одного поля ягоды. Я ничего от них не скрывала, но всегда подавала информацию дозированно. Во Франции, например, есть государственная программа: психоаналитики грудному ребенку, которого оставила мама, начитывают, как так случилось, что его берёт другая семья, чтобы дети, оставленные родителями, могли максимально адаптироваться к новым родителям.
Я то же самое пробовала с Аней. Рассказывала ей сказку о том, как долго-долго её искала. Ведь это же волшебство: с каждым ребенком всё складывалось каким-то особенным образом. Я ходила в церковь, просила, молилась. У нас в группе приёмных родителей было двадцать человек. Все хотели девочку-блондинку с голубыми глазами. Но как ты поймешь по грудному ребенку, каким он будет? Мне говорили: у нас таких нет. А мне повезло, у меня – есть.
Почему было не усыновление, а опека? Где-то в глубине души я понимала, что могу остаться без мужа. Мы развелись, когда Ане с Андреем было три года, и у каждого ребенка осталась своя фамилия. Разница между усыновлением и опекой в том, что я получаю на детей деньги. Имей они фамилию мужа, нам бы пришлось туго. Дети учатся в частной школе, в платном садике. Занимаются спортом, танцами, рисованием. Матрона ходит на спортивную гимнастику. Выплачивают примерно десять тысяч рублей на каждого».
«Дать ему шанс жить с тобой рядом»
Решив взять ребенка из детского дома, прежде всего идешь в органы опеки. Там дают перечень документов, которые нужно собрать. Для опеки важно психическое состояние, отсутствие судимостей, важно, чтобы ты работал, и опека видела, что ты берёшь ребёнка не для погашения своих кредитов.
Но собрать документы – это нетрудно. Опека сейчас очень лояльная, помогает и всё объясняет. Самое сложное – найти ребенка, понять, что он твой. Когда перед тобой лежит кроха, которой двадцать дней от роду, как понять, какой она вырастет? Процент отказов сейчас очень большой, детей возвращают постоянно.
Но и это не самое тяжёлое. Когда ты выбрал ребёнка, начинается настоящая работа – принять его и полюбить.
Дать ему шанс жить с тобой рядом. Родных детей любишь безусловно, инстинктивно. Но на какую кнопочку нажать, чтобы по-настоящему полюбить чужого ребёнка? Я сама знаю некоторых матерей, которые говорят: «Я ращу его, но не люблю и ничего не могу с собой поделать».
С каждым ребенком отношения формировались по-своему. Аню я полюбила еще до её рождения, очень долго её ждала. С Андреем поначалу было тяжело. Пять лет мы точно выстраивали отношения. С Машей их выстраиваем до сих пор, все равно я её воспринимаю как внучку.
В идеале задача у приёмной семьи – сделать так, чтобы дети не повторили поступок родителей, разорвать эту цепочку. Чтобы они создали семьи и своих детей не оставили. У меня дома четыре абсолютно чужих рода, у каждого ребенка свои корни.
Я уехала из города, завела детям кур, уток, кроликов. На природе ты там спокоен, и дети спокойные. Они встают утром, идут кормить куриц, растят их цыплят. Видят, как рожает кошка, какая она мама, как выхаживает котят. Спрашивают: «Она их не оставит, не уйдет?».
Такие вещи у них сидят в подсознании. Матрона до сих пор спрашивает: «А ты за мной в садик вернешься?». Я ей говорю: «Доченька, я хоть раз за тобой не вернулась?». Аня цепляется в меня, говорит: «Я могу учиться, только когда ты рядом». С родными детьми не так: он созревает и может спокойно отколоться. А приёмные дети всегда будут требовать любви».
Елена Хакимова, психолог центра по содействию семьям с детьми в трудной жизненной ситуации, считает что, в первую очередь, нужно обратить внимание на психологическую поддержку приёмных семей.
– Очень хочется переквалификации специалистов, чтобы они больше были ориентированы на качественную помощь семьям. Нынешние частные центры не знают, что такое приёмный ребенок и часто повторяют психологическую травму, нанося новые. Необходимо обучать обычных психологов из школ и образовательных учреждений. Я очень переживаю, когда наши родители идут в частные центры или к школьным психологам: нередко там говорят вещи, опасные для приёмного ребенка. Приёмные родители подчас оказываются грамотнее специалистов с высшим образованием.
Ограничение количества детей в приёмных семьях не решит проблему жестокого обращения или плохого воспитания. При отборе усыновителей нет специальной диагностики, которая поможет определить, справится ли семья с воспитанием приёмного ребенка. Очень важно сопровождать семьи, но не в том понимании, что есть у органов опеки: это не наказания, не контроль средств или жилищных условий. Сопровождение – это доброжелательная помощь, когда родители могут обратиться в трудной ситуации, прийти к специалистам и знать, что им помогут.
Со сбором документов и оформлением бумаг сложностей сейчас меньше всего. Трудности чаще всего бывают с тем, что ранняя травматизация проявляется всю жизнь. В спокойные периоды этого не видно, но в стрессовых ситуациях проявляется часто. Например, когда ребенок идет в детский сад. Он не хочет идти, часто болеет, спрашивает: «Ты точно придешь за мной»? Они очень боятся остаться одни. На первый взгляд детский сад мало отличается от детского дома.
Больше текстов на https://roizmanfond.ru