Настасьинский переулок, торжественно начинающийся ровно напротив Английского клуба со всеми его львами (он же Музей Революции), впечатление производит разнородное и вовсе не торжественное. Хоть и начинается фундаментально: с цвета очень пыльной пустыни бывшего дома московского гражданского губернатора авторства самого Матвея Казакова. В 1935 году здание надстраивалось, перестраивалось и было отдано Наркомлеспрому. Внушительные колонны обрамляют огромные окна. Это слева. А справа...
Прав был Есенин: лицом к лицу лица не увидать. В этом еще раз убеждаешься, пробираясь мимо витрин, в толчее и суете, от метро. Где он, знаменитый дом Сытина, ставший с 1979 года частью Настасьинского переулка? (Ведь именно тогда под здание, стоявшее на углу Тверской и Пушкинской площади, подвели рельсы и «откатили» его на 34 метра в сторону Садового кольца.) Потрогать уникальное здание в стиле модерн, в 1904 году впервые в России выстроенное под редакционные нужды, можно, а увидеть нельзя – для этого надо как минимум перейти на противоположную сторону Тверской.
Что касается внутреннего устройства, тут слово Владимиру Гиляровскому, с выпускаемой Иваном Сытиным газете «Русское слово» сотрудничавшему: «Дом для редакции был выстроен на манер большой парижской газеты: всюду коридорная система, у каждого из «крупных» сотрудников – свой кабинет, в вестибюле и приемной торчат мальчуганы для посылок и служащие для докладов...» Позже (до 1979 года) здесь помещалась редакция газеты «Труд», затем переехавшая неподалеку – в Настасьинский переулок, 4.
Настасьинский переулок короток – всего 255 метров, так что чего торопиться? Стоя на углу, можно продолжить исторический экскурс и перенестись мысленно почти век назад.
Рядом, в помещении бывшей прачечной, осенью 1917-го открылось Кафе поэтов. Просуществовала эта «революционная бабушка теперешних кафепоэтных салончиков», как позже называл заведение Маяковский, всего полтора года, но шуму было на всю Москву. Под черными сводами, расписанными гигантскими ковбоями в сомбреро, пальмами, кактусами и прочей экзотикой, собирались самые яркие, неординарные поэтические фигуры того времени. «...Я весь изысканный оратор, Я весь последний модный шик» представлял себя один из, как сейчас говорится, соучредителей заведения футурист Василий Каменский, мощь голоса которого соперничала с крепостью его фигуры. Поначалу, как говорил тот же Каменский, все было «изумительно, восхитительно, песниянно и весниянно». Одной из главных фигур в кафе, разумеется, был Маяковский.
«Дорогой, дорогой Лилик! Милый, милый Осик! ... Кафе пока очень милое и веселое учреждение. («Собака»* первых времен по веселью!) Народу битком. На полу опилки. На эстраде мы... Публику шлем к чертовой матери. Деньги делим в двенадцать часов ночи. Вот и всё. Ваш Володя», – писал он Брикам. Но и публика, состоявшая не только из интеллигенции, но и по-боевому настроенного пролетариата, анархистов, да и просто бандитов кротостью не отличалась. И постепенно кафе, по свидетельству художницы Валентины Ходасевич, превратилось в «развлекательное место со скандалами». Как-то, выходя после очередной стычки на поэтическом вечере, Маяковский с досадой воскликнул: «А ведь когда-нибудь мне на этом самом месте поставят памятник!» Что ж, почти угадал. Но, не дожидаясь благодарности потомков, в апреле 1918 года футуристы кафе закрыли.
Совершенно в другие времена возвращает нас «Киномир», в 1996 году позиционировавшийся как самый крутой кинотеатр Москвы. Вступивший в соперничество с главным кинотеатром города, "Россией", (ужасная дерзость!), расположенным в двух шагах, на Пушкинской площади, он, первый в России, во всем соответствовал западным стандартам – начиная от звука в формате Dolby Digital и кончая попкорном в зрительном зале. Шарм в глазах тусовщиков перестроечных времен заведению придавали и непривычный тогда бар в фойе, где каждый коктейль носил имя кинозвезды, и возможность посмотреть свежие голливудские блокбастеры. Стоили все эти удовольствия, по понятию привычных к копеечным ценам на кино москвичей, бешеных денег.
Переводим взгляд на ту сторону улицы и... ах! Цвета морской волны, сказочной красоты чешуйчатый замок с фигурными окнами, совершенно неуместный в серой реальности. Как если бы русалка во всей своей красе вдруг из канализационного люка вылезла. Что ж это за терем такой?
Надо сказать, что и за стенами, облицованными уральским мрамором, хранились несметные сокровища. «Российская ссудная казна. 1913–1916», – гласит надпись на фасаде, а попросту говоря – ломбард. Но деньги здесь выдавали только под заклад золота, платины, серебра и драгоценных камней. Для распродажи невыкупленных сокровищ имелось два роскошных аукционных зала.
Революция внесла коррективы, но не изменила в назначении здания главного: здесь по-прежнему хранились ценности. Правда, с 1918 года сюда на время поселился Народный комиссариат внутренних дел, но уже в 1920-х годах разместился Гохран – Государственное хранилище, и снова засияли всеми гранями изумруды, сапфиры и прочие бриллианты, реквизированные у своих хозяев. Причастный к «грабежу награбленного» большевик свидетельствовал: «На сплошных стеллажах лежали золотые и серебряные вещи, сервизы, меха...» Сюда же свозили со всей страны имущество, конфискованное у церкви. Потом старинные оклады икон, всякую драгоценную утварь отправляли на переплавку.