В будущем всё опять плохо.
Собственно, надежды на то, что в отдалении от нашего сурового сегодня всё в кои-то веки хорошо, нет. Да и разве интересно фантазировать о том, как всё удачно сложилось, когда каждому ясно - впереди только мрак, революции, войны, смерть, стагнация, миазмы, перелёт на Марс, а там в итоге окажется, что картошку выращивать могут не все, а только профессора-агрономы. Планета чахнет, электричество везде отключат, обязательный метеорит к нам из космоса летит, страшная напасть превращает всех то ли в зомби, то ли в вампиров, нормальных людей и так мало, а тут ещё это.
В общем, всё плохо.
Эдуард Веркин уже не раз и не два называется в различных изданиях и критических и не очень обзорах лучшим из лучших, мастером пера, который почему-то никак не может выбраться из окопов подростковой литературы - впрочем, как будто это что-то плохое. Удивительно, но факт - о нём ещё не говорят, как о ведущем фантасте страны, учитывая, что после наследия Стругацких, казалось бы, если не он, то кто? Ведь писателя интересуют примерно те же дилеммы – что с нами всеми станет, что такое человек и человечность, как прийти к светлому будущему? Наряжая эти вечные вопросы сначала в шорты подростковой литературы, Веркин всё же выпустил целую - взрослую! - книгу про то, что мы опять всё упустили. Чеховский эпос про поездку на Сахалин совершенно неожиданно оживает в жанре постапокалипсиса – и это вовсе не мешап в стиле «Андроида Карениной» или «Чувств и чувствительности и Морских чудищ» Уинтерса, где классика смешивается с фантастикой, а своеобразная дань великому классику, переложенная на реалии возможного будущего, которое ещё не наступило. Общее с Чеховым – путь протагониста по таинственным пустошам проклятого Острова с целью узнать и поведать миру о тяжёлой жизни смельчаков, решившихся осесть на Сахалине, о каторжанах и об их условиях содержания.
Остров Сахалин почти не изменился - ни время, ни мировой апокалипсис не смогли изменить его каторжной сути. Мелкие уродливые городки, словно присыпанные пеплом, шахтёрские рудники и нескончаемые каторги и тюрьмы – всё это описывает юная футуролог Сирень, полуяпонка-полурусская, из семьи интеллигентов. Сахалин, о котором прежде ей доводилось слышать только слухи, предстаёт перед ней во всём своём адском величии – кошмарный, полный мертвецов и полуживых остров, на котором ещё теплится жизнь, но вернее сказать – её подобие. Всё дело в том, что несколько поколений назад Северная Корея всё-таки нажала на красную кнопку – полетели ракеты, уничтожившие не только цель поражения - Америку, но и остальной мир. России тоже почти не осталось, как и самих русских – русские в этом тексте редкость, почти как и «негры», то есть, любые американцы. Только Япония осталась процветать на пепелище – во многом благодаря ещё живым поначалу русским и их поддержке, во многом из-за островного расположения и железной дисциплины военных. Китайцы прут с континента через остров, остатки корейцев – нелюди, японцы – высшая раса. В каждом таком поселении Сирень посещает местного мэра или другого представителя властей, разговаривает с ними о судьбах каторжан и мира в целом – что они думают о будущем? Ответов у жителей Сахалина чаще всего просто нет. Потому что для них нет ничего «потом» – надо быть очень наивной, чтобы этого не понимать.
Это неровное повествование, в котором Сирень несколько страниц описывает, как чинит макинтош, нудно фиксирует свои путевые наблюдения, полные статистических и политических справок, долго размышляет о грядущем, но чаще – о прошлом, вспоминая своего любимого профессора-футуролога, который нарисовал себе краской на лысине экстремистскую татуировку и делал макушкой отпечатки на стенах. У Сирени - удобное и сытое детство, вполне традиционное для условий этого времени юношество, из проблем – папа не обрадовался её поступлению на футурологический факультет, вот тебе и рафинированная красотка в тёмном переулке острова у восточного побережья Азии. Сирень, впрочем, не так уж проста – стреляет с обеих рук чуть ли не лучше Роланда Дискейна, который тоже помнит лицо своего отца и тоже путешествовал по опасным землям. В напарники Сирени отдан свободный человек (а это в реалиях острова едва ли не редкость) Артём, убивающий всех неблагонадёжных острым багром и, кажется, в свою спутницу немного влюблённый. Впрочем, любовь тонет в целых литрах крови, в мертвецах, которые на Сахалине подменяют и топливо, и мыло, и полноценный рацион, в толпах неодушевлённых китайцев, прущих живым потоком к очагам жизни – им отведена роль молчаливых декораций. Трупы от переизбытка не пугают – они всё равно что поленья на растопку, их для того и собирают, МОБ – разновидность вируса, вызывающего сумасшествие и приступы каннибализма, похож на книжных мертвецов из «Войны миров Z», финальная часть романа и вовсе превращает «Остров Сахалин» не в парафраз Чехова, как обещает аннотация, а в оммаж Кормаку Маккарти. Всё тлен, жизни нет, впереди только смерть.
«Остров Сахалин» при всех его достоинствах, всё же не даёт себя полюбить, хотя выдуманная писателем вселенная впечатляет, придавливает плитой, так лихо ухвачен дух времени, полосы таблоидов из нашего сегодня вполне могли привести к подобному развитию событий. Но этот мир неблагонадёжен – персонажи путаются в показаниях, «никогда не смеявшийся мальчик» смеялся сорок страниц назад, то тут, то там приходится спотыкаться о внезапные деепричастные обороты, регулярные повторы, о вопросы, почему нужно убивать живых мертвецов снарядами, если они совершенно обыкновенно помирают от любой воды, которой вокруг - целых два моря, откуда у Сирени в кармане вновь материализуется выброшенный уже дважды дорогостоящий кусок ценной породы, почему название одной из тюрем меняется по тексту несколько раз. Такие фатальные для сюжета промахи никак не спишешь на «стилизацию Чехова», многократно помянутую критиками – шляпа с него уже слетела, пока он проезжал мимо станции, на которой курили целых четыре редактора этой книги.
Впрочем, есть здесь и плюсы, которым не смогло помешать даже издательство: этот роман всё же пытается выбраться из этой редакторской ямы самостоятельно и всё равно впечатляет. Веркин всё же действительно умеет то, что мало кто из отечественных писателей современности по-настоящему даже пытался: показать, что эта самая «наивность» в вопросах о будущем – на самом деле очень серьёзная попытка отрицания смерти, смрада, конца времени и всему. Человек выживет даже в таких условиях – просто потому что он не может иначе. Из убитых и сгнивших, из разрушенных и уничтоженных, выбирается эта женщина, символ жизни из века в век – следующий день настанет, а потом и вся жизнь, какая-никакая, но наша.
Если публикация вам понравилась, ставьте «пальцы вверх и подписывайтесь на канал, он будет изредка появляться в вашей ленте «Дзена».
«Подзеним» вместе! Другие книжности на телеграм-канале «Книгиня»