В Океане штормило несколько дней так, что даже на глубине в полсотню метров качалась под ногами стальная палуба.
И это на трезвую голову.
Почти.
Не будем же всерьез брать в расчет употребление по назначению смоченных шилом ваток, которые получали по утрам от Доктора перед заступлением на вахту.
Из-за шторма Командир водил атомоход чуть выше трехсот метров. И лишь на сеанс связи мы поднимались под перископ. На третьи сутки после шторма атомоход вернулся к Курильским островам, прошел проливами в Охотское море и неделю волочился следом за "азухой" из 21-ой дивизии, выполняя роль пастуха. Иногда "стратег" с шестнадцатью ракетами появлялся на экране гидроакустического комплекса "Рубин" несколько раз за сутки. И это было хоть какое-то, но развлечение. А то надоело писать в журнале половину автономки, что гидроакустический горизонт - чист.
В момента установления первого контакта с "азухой" на ее шум в рубку акустиков ворвался Командир. И принялся без конца уточнять у старшего на боевом посту, точно ли это наш «стратег» 667-ого «аз» проекта? Из 21-ой дивизии? С третьего пирса? Который почти одновременно с нами свалил в автономку? А вдруг это какой-нибудь американец? Например, "Лос-Анджелес" висит на хвосте "азухи", а мы ведем именно его?
Так сказать, танцуем танго втроем.
Командир группы акустиков летёха Осокин, первым услыхавший лодку, пытался с самого начала убедить Командира, что "Лос-Анджелес" нашей матчасти не по зубам. В лучшем случае, засветка от американца вспыхнет у нас на экране и через несколько секунд погаснет. Если, конечно, он не влепит нам сзади торпеду. Тогда контакт вообще сведется к одному или двум ударам американского сонара, уточняющего дистанцию между нашими подводными лодками... Командир не хотел верить словам Осокина. Лейтенант был зеленый акустик. Всего лишь полтора года как из училища, пусть уже и числился во главе группы акустиков из шести человек. В конце концов Осокину под давлением Командира пришлось через пол часа после начала слежки за "азухой" послать меня в генераторную за мичманом Коноваловым, на котором все в хозяйстве акустиков и держалось последнее время. И матчасть, разбросанная с носа до кормы, и окончательный вердикт по тому, что именно слышат акустики с помощью этой матчасти. У Коновалова был такой слух и опыт, что он мог даже за пару секунд отличить работу движков «коробок» одного проекта. В общем, доставленный мной из генераторной старший мичман в сопровождении едва заметного шлейфа от перегара убедил Командира в правильности выводов Осокина. Мол, гармоника тут такая, а в этом месте эдакая. ГТЗА в девятом скрипит зубами громче своего брата в восьмом. А вот продувают гальюн. А сейчас спецтрюмный в седьмом шкрябнул по палубе лопатой, вытаскивая закатившийся под носовой реактор кусок урана...
Мичман Коновалов высказался, почесал свой затылок и на прощание, перед тем, как удалиться к себе в генераторную досыпать, попросил в ближайшие часы его не беспокоить по такой ерунде.
В том числе и Командиру.
Дедушке Флота скоро заступать на вахту, блин.
Никто ему даже не посмел возразить.
Результатом общения с Коноваловым стало то, что Командир перестал лично интересоваться последующими сообщениями акустиков о потере или возобновлении контактов с "азухой". Только лишь через сутки после крайнего контакта он спросил, заглянув на боевой пост акустиков, слышат ли еще глухари "азуху".
Нет.
Больше мы ее не слышали.
На лице Командира тогда промелькнуло удовлетворение.
Видно, он вскрыл после недавнего сеанса связи очередной конверт с секретными предписаниями и мы теперь бороздили целину Охотского моря вдали от "азухи".
Да и фиг с ней...
Снова потянулись скучные часы на боевом посту акустиков. Листы в вахтенном журнале лишь дублировали курс, который держал рулевой, да строчку "горизонт чист". Впрочем, чего еще можно ждать в северной части Охотского моря вдали от путей-маршрутов надводных «коробок»?
Матрос спит, служба идет.
Я лично против не буду, если так просижу на посту до самого дембеля.
Все было бы хорошо, но на всплытии для приема дежурного радио и навигационной коррекции по спутнику у меня вскоре сломалась матчасть. Вернее, она работала, но выдавала какие-то странные результаты - практически прямую линию на самописце, подключенном к прибору, который измеряет скорость звука в воде в зависимости от глубины погружения лодки.
Одна и та же линия на нескольких всплытиях и погружениях.
Прямая как кардиограмма у мертвеца.
И это было нельзя списать на одинаковость температуры и солености воды на глубине 10 и 300 метров. Какие-то колебания должны были отображаться на ленте самописцем. Тем более у поверхности.
И если точно не знать, как обстоят дела у скорости звука на глубине, вполне можно не услышать над собой авианосец и напороться на него при всплытии.
Я обеспокоил Коновалова этой проблемой, когда он по плану Осокина якобы объяснял нам после обеда устройство гидроакустической матчасти у себя в генераторной. Мичман поморщился, отложил детектив, который читал, и, оставив в генераторной матроса Головко украшать свой дембельский альбом, вместе со мной поднялся в Центральный Пост, где как раз напротив мачты опущенного перископа и висела на переборке моя злополучная матчасть - самописец станции МГ-23, измеряющей скорость звука в воде. Сами измерительные рога станции находились вне прочного корпуса, а вот со всем остальным можно было пообщаться и внутри с помощью паяльника или омметра. Что мы с Коноваловым быстро и сделали. Правда это нам ничего не дало. Самописец как рисовал прямую линию до того, как мы в него залезли, так и продолжал это делать.
- Скорее всего, наша проблема – снаружи. Что-то прилипло на рога станции. Какое-нибудь дерьмо из гальюна или водоросль из пролива, - сказал Коновалов, когда мы, сложив паяльники и закрыв приборы, вернулись в генераторную. – Само не заработает, тогда придется все прозванивать снаружи на Базе.
- А сейчас как быть? – спросил я.
- Если мы снимем в Центральном Посту 23-ю и утащим ее в генераторную для профилактики, а после вернем на место, но ничего не изменится на самописце, нам надают по шее, - ответил мичман. – Причем всем. Начиная с начальника РТС и заканчивая тобой. Тебе это надо? Тем более, отпуск после автономки должны тебе дать… Сечешь?
- Угу, - ответил я, прикидывая в уме, как буду пальцем за спиной Командира в Центральном Посту помогать самописцу рисовать правдоподобную гидрологию Охотского моря. Именно в тот момент рисовать, когда в ЦП на всплытии будет не протолкнуться у дыры в палубе, через которую вот-вот пойдет вверх перископ. – А если Голову зашлют снимать показания с 23-ей?
Мичман посмотрел на матроса Головко самозабвенно тасовавшего фотографии в своем дембельском альбоме. Голове не было до нас никакого дела.
- Получится у Головы прямая линия пару раз, - сказал мичман. - И что? Такое и впрямь может быть…
PS. После разговора с мичманом подумалось, а вдруг он нарочно, чтобы поспать лишний час перед вахтой, соврал, что Осокин услышал «азуху»? Вдруг был прав Командир и мы слышали американца? Писали на пленку его шумы… Я прогнал прочь такие мысли. На Базе сразу флагманские спецы выяснят по записи, кто это был. Коновалов, даже подшофе так бы не рискнул сделать…