Никогда я не был в городе Сумы. Во многих местах был, а в Сумы все оказывалось не по дороге. Когда-то харьковский комсомольский активист, подрабатывавший в студенчестве проводником, хвастался мне, что солидные деньги имел на перегоне Харьков-Сумы, все пассажиры были левыми, все контролеры купленными, все доходы немеряными. Сумы после тех его хвастливых речей казались мне символом стабильности и коррупции.
Потом, уже в 1991 году в Москве, я встретил юркого и жуликоватого паренька из самих Сум, которого то ли выгнали из одного из сумских техникумов, то ли не доглядели, то ли не доучили, и он на гребне волны изменений собирался стать брокером на возникающей на обломках империи российской товарно-сырьевой бирже. Мне кажется, что он был первым человеком, от которого я услышал показавшееся мне неприличной калькой с английского новое русское слово «брокер». Не помню, стажировался он в Чикаго или только собирался, но много говорил о чикагской бирже, почему-то об Аль Капоне, и точно собирался делать деньги из воздуха, а возвращаться на учебу в Сумы не хотел. Ну и верно, чего жуликоватым проводникам за дорогу в Сумы переплачивать, если ты уже рулишь наперстками на бирже в Москве, где переплачивать будут тебе. Аль Капоне бы понял, комсомольцы-активисты тоже, конвергенция и преемственность в действии…
В Сумах я никогда не был, а образ как-то слепился. Много зелени, белые домики, советские многоэтажки, танк или самолет на площади, а все дороги ведут к автовокзалу. Хотя, если мыслить логически, следовало бы вспомнить вороватого проводника-активиста Костика и представить вокзал железнодорожный. Но мозгу не прикажешь, воображает он автовокзал и все тут. Лазы, Лиазы, Икарусы, а по нынешним временам вообще все, что шевелится, разные и всякие автобусы и маршрутки развозят пассажиров кого куда. Хочешь в Харьков, хочешь в Москву, а хочешь в Познань, тоже, пожалуйста, «шелестят то рубли, то марки».
Да хоть и в Париж. Но в Париж я несколько лет назад попал, минуя Сумы, а, скорее, в попытке сэкономить значительные суммы на билете. Через Париж летел я в тринадцатом году из Хьюстона в Москву, транзит дурацкий, но так дешевле получилось. Была бы виза, провел бы день в Париже, а так все эфемерно. Что я знал об этом городе? Высоцкий с гитарой, Марина Влади, три мушкетера, комиссар Мегрэ, башня, блеск и нищета куртизанок, топлес, а, если повезет, и боттомлес «Мулен-Руж». Во все это мы приземлились, а вокруг ни гитар, ни мушкетеров. Какие-то разбросанные по французским пустырям маленькие терминальчики, по которым развозят пассажиров микробусики типа «украинская маршрутка». Да и терминальчики напоминают скорее мои представления о сумском автовокзале, а не о Елисейских полях. «Материализация» духовной энергии Мулен-Ружа не удалась, материализовалась конкретно сумская маршрутка с абстрактно арабской рожей водителя.
Водитель этот не подвёл, несмотря на стрёмную внешность и пугающий меня акцент, подвез к сарайчику, где вместе с другими авиакомпаниями ютился Аэрофлот. То ли ремонт там был, то ли в Париже так принято, чтобы было тесновато и грязновато. После богатого Хьюстона непривычно, а в Москве всякое бывает, так что для транзита сойдет. Пробежали мимо меня мелкие женщины с немытыми с виду волосами, видимо бортпроводницы, в какой-то полувоенной форме, похожие на партизанский отряд из кино. Это теперь француженки такие? Блеск и нищета партизанок… Но я ведь здесь проездом, что мне партизанки. Лишь бы самолет подогнали. И всё-таки Европа, здесь же должен быть магазинчик дьюти фри, пусть и без наворотов. И пить хочется, «Виши» или там «Перье», не всё же «пыль глотать».
Когда много путешествуешь, появляется навык нахождения правильной очереди, посадочный талон сам попадает в умелые руки персонала, а народная тропа приводит в магазины беспошлинной торговли на автопилоте. Всё-таки это Франция, пусть и ютящаяся в пыльном сумском автовокзале, здесь ведь в магазинчиках и духи, и вина, и коньяки чисто конкретно французские. Сначала, конечно, минералки надо купить. Не перье, что-нибудь другое для разнообразия, перье и в Хьюстоне, и в Москве навалом.
Полки в магазинчике пыльные, ремонт все-таки идет в этой жалкой пародии на терминал, всю пыль все равно не вытереть, в Сумах, наверное, всегда так. А теперь и в Париже. А вот на пыльных полках пыльное изобилие, брэнды теснятся с брэндочками, качество и понты, к сожалению, соответствуют цене, но оно того стоит. Если не купить, то хоть посмотреть.
Посмотреть есть на что. Все-таки изобретателен и изощрен этот их «голодный вкус». А на одной из полок и вообще пылится в деревянной коробке коньяк моего года рождения. Не знаю, был это хороший год для коньяка или так себе, но приятно. Покупаю я коньяки совсем другого, юного, возраста, недорогие вина, что-то парфюмерное женщинам, в общем, обычный набор из Дьюти-фри, куда от него денешься.
Бреду к выходу на посадку, далеко же загнали самолет Аэрофлота. Путаюсь в лабиринтах входа в туалеты, что-то намудрили французы, трудно разобраться. Но я разобрался, а вот пожилая американка после жалких попыток идти по стрелкам, которые вместо вожделенного туалета заводят в тупик, начинает громить перегородки между женскими и мужскими туалетами. Она рушит все так успешно, с такой утроенной силой, как будто ей помогают светлые образы Опры Уинфрид и Мэрил Стрип. Она добивается своего, хлипкая перегородка успешно обваливается. Наивная, но истинная феминистка, не дает мужчинам расслабиться у писсуаров. Что Париж с американками делает.
Разношерстная толпа нервничает в ожидании самолета. Здесь русские, французы, американцы, тетки в паранджах, ползающие дети. Особняком сидит группа то ли казахов, то ли киргизов, что, в общем, одно и то же, если верить честным антропологам, да простят меня склонные к мегаломании антропологи казахские. Они все одеты как-то очень цветасто и дорого, все-таки прибарахлились определенные слои постсоветского пространства на бутиковых европейских просторах.
Объявляют посадку. То ли казахи, то ли киргизы быстро группируются и с криками «Айда-айда!» бегут к выходу, размахивая монгольскими паспортами. Я осознаю всю ошибочность моих антропологических изысканий, запиваю таблетки от головной боли остатками французской минералки и тоже иду на посадку. Бортпроводники быстро и профессионально помогают нашей разношерстной толпе сесть на свои места. Монголы и арабы претендуют на места чужие, это дело обычное, шустрый аэрофлотовский молодой человек и две его вальяжные коллеги разруливают все на автомате. Они привыкли в этой робко быкующей глобализации. Мне нравится временное подобие порядка, люблю занимать свое собственное место. Я думаю, что должно быть в этом мире что-то определенное. Твоё. Мужской туалет для мужчин. Номер выхода на посадку. Номер твоего места в билете. Твой год рождения на коньяке.
Если вам понравилась эта статья, пожалуйста, поставьте лайк и подпишитесь на мой блог. Спасибо!