Продолжение. Начало здесь
Мороз создавал неудобства, пытаясь вытеснить тепло раньше намеченного срока. По улицам брели серые силуэты, ёжась на такие претензии стихий. Они шли мимо домов, обвитых дымкой тумана. Шли мимо подворотен. Им было всё равно на происходящее там- их заботила только попытка удержания тепла в себе. Ускользающий комфорт спокойного лета отнимал внимание от дворовых происшествий, где загнивал ржавчиной кузов от потёртого временем автомобиля, их не волновали тёмные закоулки, где лужи озвучивали падение капель с крыш, их не волновало ничего, что происходило за пределами их тряпичных оград тел. И тем более их не волновало тело, сияющее своей бледностью в голодном изнеможении, нашедшее опору в железных контейнеров.
Джеку было плевать на желудок, съедающий его изнутри, ему было плевать на воздух, входивший холодными иглами в поры кожи и в мякоть лёгких. Он ненавидел одно — время. Он ненавидел его за то, что оно продержало его так долго здесь и за то, что оно держит его до сих пор, всё замедляя своё пространственное перемещение, оттягивая то, что Джек ждал давно. Время издевательски кружилось над Джеком, не собираясь, казалось бы, и вовсе куда-то двигаться. Оно щекотало его своим хвостом, дразня надеждой истечения.
Кривя губы ухмылкой, Джек закрыл глаза, показывая наслаждение последними моментами существования, приводя в бешенство время, которая растягивалось, для увеличения всех злоб...
- Ешь, - голос эхом зазвенел в обмякшем теле Джека.
Джек устало поднял глаза — над ним стояла фигура в плаще с протянутой рукой, в которой был зажат хлеб. Джек усмехнулся и, отвернувшись к стене, на которой он хотел оставить этот мир, попытался заснуть, подгоняя долгожданный момент разрыва связи с этим местом.
-Ешь, - повторил голос с той же интонацией и стоя в той же позе.
Джек не понимал зачем кому-то кормить его — он был никому не нужен, уж это он узнал за время существования. Никому. Даже себе.
-Ешь, - в третий раз повторила фигура, ближе поднеся к Джеку хлеб.
Желудок, почуяв запах еды, свёл мышцы живота, шантажируя Джека съесть хлеб.
Своей неподвижностью фигура наблюдала за утолением страсти желудка к пище.
Способность есть не оставила Джека даже в момент, когда он сам оставил любые способности.
Корка хрустела на его костяных отростках. Одичавшая слюна чувствовала свободу, выбегающую вместе с ней по подбородку и падая на лохмотья одежды, в которые был укутан Джек.
Когда конец исхода булки виднелся минут назад, фигура наклонилась к Джеку и сказала:
-У меня есть предложение для тебя.
***
-Излишество пренебрежения порождает только большие потребности, - мои мысли втекали в меня с очередным виски и вытекали потоком обратно, преобразуясь где-то в глубине меня из жидких в парообразные.
Джек посмотрел на меня и одобрительно хмыкнув, отпил свою порцию жидких мыслей. На его лице отобразилось выжигание жидкостью чего-то старого, намертво наросшего в его нутре.
-Безмолвность бытия исходит изнутри, закрываясь наружним давлением.
Джек сверкнул глазом пренебрежения:
-Не всегда бывающий верным, является истинным.
Мои аргументы подходили к концу и плескались на дне литровой бутылки.
-Знаешь, Джек, вырисовывание своих линий приводит к изгибу вечных. Это не плохо, но кто мы такие?
-Мы — есть.
-Твоя правда.
Я заправил себя последним на сегодня глотком свежести алкогольной помойки и сгрёб в кулак шляпу со стола.
-Бывай, Джек.
-Буду.
Джек Втянул в себя дым размышлений, оставив мне открытым выход разговора. Я развернулся и направился к проёму побега из бункера падших душ.
-Для нас существует только наше, удаляющее от себя чужую несущественность, будь она хоть заверена самой истиной тремя печатями, - Джек дыхнул дымом итога мне в спину.
В ответ я одел шляпу и направился к выходу.