Птичий виноград - О турецких писателях и их переводчице.
Начну с откровения и честно признаюсь: Орхан Памук у меня пока не прижился, ни одной его книги нет у меня пока что ни в прочитанном («флажок» okudum на турецких книжных сайтах, под изображением с обложкой), не в читаемом (okuyorum). Возможно, теперь я отметила бы там «okuyacağım» - «прочитаю» - и сейчас я объясню почему.
Я как-то давно уже порывалась прочитать «Снег», но бросила. Начиналось всё хорошо. Понравилась аннотация, заинтересовали некоторые отзывы и рецензии. Единственное, что касается большинства отзывов, всех этих «и подумать о таком не могла, греясь в шезлонге под турецким солнышком» - так вот, если взять и довериться таким отзывам полностью, то выйдет, что «Снег» Памука сильно напоминает разоблачительный опус Витольда Шабловского, где он прямо на обложке книги грозится показать нам всем если и не кузькину мать, то уж самую настоящую Турцию – точно. А в итоге аккуратно раскладывает в верху корзины грибы пострашнее да почервивее и говорит: "А лес ваш, батенька – говно». От «Убийцы из города абрикосов», кстати, не у меня одной остаются одни только мерзкие впечатления. Так, восемь лет назад российский интернет с интересом читал очерки об ужасной жизни в Братске, и всё там было вот в таком духе (цитата): «В тайге много деревень. Если там умирает человек, труп надо отвезти в Братск. Такое путешествие стоит диких бабок по местным меркам, да и занимает дня три. Поэтому здесь просто не регистрируют умерших, закапывают в землю просто так. На каких-нибудь умерших бабушек по-прежнему присылают пенсию, местные ее делят и пропивают». Если издать книгу с такими очерками и пообещать на обложке, что уж теперь-то вы наконец узнаете настоящую Россию – получится то же самое, что и с книгой Шабловского про Турцию. Сорвать завесы, провести за кулисы – самые эффектные (и в итоге эффективные) обещания. Но правдивые ли? А теперь – о языке.
Не люблю тексты, которые сейчас принято называть «вкусными». Ну же, к чёрту тогда избегание искусственных ароматизаторов и глутамата натрия в пище, если вам нравится такое. А как такое распознать? Вот вам пример. Если действие происходит зимой, всегда помогает одна лакмусовая бумажка - снежинки. По-хорошему, им позволено только летать и падать, максимум – кружиться или нестись, ничего не напоминая при этом и ничем - и уж точно никем! - не притворяясь. Самое худшее и пошлое, что я встречала с их стороны в литературе (но виноват-то, конечно, автор) - это сравнение с ангелочками. Если вы не поняли, что такое «вкусная» до тошнотворности литература, попробуйте почитать «Следы на воде» Марголис. Это – не рекомендация, в лучшем случае – вакцина.
Вернёмся в Турцию. У Орхана Памука в начале романа «Снег» встречаются «снежинки, планирующие с неба, как птичьи перья». И вот где-то на этом месте я в своё время чтение этого романа и забросила. Получается, в самом начале. А как всё могло бы быть хорошо, про снег, про метель - это как смотреть ледяной сериал «Террор» жарким турецким летом. Но - нет. Не получалось. «Извини, Орхан, я такого не вынесу!» После «большой вишневого цвета дорожной сумки фирмы «Балли» это сравнение ощущалось особенно болезненно. В тот момент я не задумывалась ни о переводе, ни об оригинальном тексте, да я и не знала практически ни слова по-турецки.
Ну, бросила и бросила. Но это тогда. А сейчас мы не можем просто так взять и отпустить откуда ни возьмись появившуюся птичью тему, это на канале с таким-то названием, верно? Да ещё и с интересом к языку.
Хорошо, поехали дальше, ещё немного птичьего. Прошли годы. У Зульфю Ливанели, другого популярного турецкого писателя, в вышедшей недавно на русском «Истории моего брата» минареты пьют воду из Босфора – нет, это не сказка, это всего лишь одно из видений героя, а в другом его видении мы встречаем «коня, черного, как вороново крыло». Не на первых страницах, конечно, но даже до середины ещё далеко. Честно, на этом месте опять хочется забросить чтение. Но в этот раз хочется ещё и разобраться.
Что за «вороново крыло»? Крыло ворона? Забавно, ведь так мало кто говорит – «вороново крыло», на ум очень быстро может прийти «вороное крыло», но его сразу же обгонит «вороной конь». И правильно сделает. Серьёзно, зачем сравнивать цвет очень чёрного коня с крылом ворона, когда в русском языке иссиня-чёрное применительно к лошадям и так уже называется вороным? Вороная масть.
А вдруг «вороново крыло» появилось из-за того, что Ливанели не знаком с вороным конём, знает только ворона и потому всего лишь сравнил коня с его крылом? С этими мыслями покопалась я в турецком оригинале, мне хотелось понять этот выбор переводчика - почему же «вороново крыло», а не «вороной конь». Почему же всё так сложно, когда всё может быть гораздо проще.
Оказалось, что никакого сравнения с крылом или вороном в оригинале нет. Там всего лишь «simsiyah, parildayan at» - очень чёрная, мерцающая лошадь. Слово «parildayan» здесь говорит скорее о неких отблесках, оттенках, а не о мерцании или сиянии, и уж точно не о сравнении с крылом, скорее - указывает на иссиня-чёрный цвет.
Сравнения бывают разные (как и переводы). Хорошие сравнения врастают в слова, если это вообще возможно (а у некоторых писателей и переводчиков ещё и тогда, когда, казалось бы, невозможно). Формула «такой, как…» исчезает. Например, «покладбищенски расчерченный парк» у Набокова («Пнин»). Или вот, например - и как раз о том, что там в зимнем небе и с чем вообще можно сравнивать (бонус и спойлер: присутствуют и вороны):
«Ветер крутит: дома, фонари, улицы, грязные серые солдатские одеяла на небе, ледяную мелкосыпчатую крупу (отбивающую сумасшедшую чечетку на панелях), бесконечную очередь (у железнодорожного виадука) получающих разрешение на выезд из столицы, черные клочья ворон, остервенелые всхлипы комиссарских автомобилей, свалившийся трамвай, телеграфные провода, хвосты тощих кобыл, товарища Мамашева, Ольгу и меня». (А. Мариенгоф, «Циники»).
Возвращаемся к Ливанели. Когда я выяснила, что «вороново крыло» коню приделал переводчик, меня сразу заинтересовало – кто же это? Кто так изуродовал коня? Аврутина Аполлинария Сергеевна. Кандидат филологических наук, тюрколог. «Занимается популяризацией турецкой культуры и литературы в России, а также продвижением российских писателей в Турции». Объективно: прекрасно, что такие люди есть. Популяризация, продвижение - прекрасно. Но.
Оно, конечно, понятно, что для популяризации турецкой литературы в России нужно переводить её так, чтобы российскому читателю одновременно и «вкусно» было (людям нравится вкусное, что уж там, «Петровы в гриппе» и т.п.), но при этом чтобы не сбивало с ног типично базарным ароматом леблеби – поэтому А. Аврутина, описывая содержимое лавки бакалейщика, переводит leblebi как какой-то абстрактный, не имеющий запаха «каленый горох». Читатель прочитал мимо, даже не зажав носа - хорошо. Но почему, почему? Почему, если мы хотим читателя не просто не испугать, но и повернуть лицом к турецкой литературе, почему же не показать ему тогда вороного коня? Родного, знакомого, без балалайки разве что. Ох. С тоски зашла на страницу переводчицы в фейсбуке, и всё стало ещё удивительнее: она переезжает из Москвы обратно в Петербург и «жалеет оставлять» «московский ипподром с потрясающими тренерами». Я так и вижу большой ипподром, полный вороных коней, они замерли все в одной и той же лошадиной вопрошающей позе – наверняка у лошадей какая-нибудь такая есть – и всем своим видом говорят: «Что?! Что это вообще значит - «конь, черный, как вороново крыло»???
А теперь я объясню, почему всё же решила дать шанс «Снегу» Памука. Переводчик у него, как оказалось, тот же. Я даже понадеялась сперва, как только узнала об этом, что он сам не сравнивал снежинки ни с чем, что они просто летели себе, падали, а в птичьи перья превратились только в переводе. Но нет. В оригинале оно самое, «kuş tüyleri gibi», то есть ещё и эта самая формула – «такие, как». Я пока не могу написать по-турецки сравнение, вросшее в слова, чтобы никаких «как» (gibi), да и не возьмусь, наверное, спорить с нобелевским лауреатом. Но, зная, что переводчики могут украсить произведение кажущимися им одним удачными эпитетами, сравнениями и тому подобным, буду теперь терпимее по отношению к переводным романам. Не буду проверять каждое сравнение, но попробую отнестись с пониманием. Да, «Снегу» дам шанс. А всем, кто уже успел составить какое-либо впечатление о современной турецкой литературе, но по русским переводам, хочу напомнить, что почти у всех этих романов – один переводчик.
Если соберётесь читать «Историю моего брата» Зульфю Ливанели, не читайте ни в коем случае перед этим июньское интервью с писателем на Ленте.Ру, под названием «У России есть травмы» - там в самом же начале беспощадные спойлеры (не про травмы России, а к роману). И в каком месте там будет пахнуть leblebi*, вы теперь тоже знаете.
И ещё немного о слове «simsiyah». Чёрный по-турецки «siyah», но когда мы повторяем первые буквы слова в его начале и добавляем к ним какую-нибудь согласную (конкретно здесь - «m»), то это следует понимать как «очень» - «очень чёрный». Ну, конь-то точно вороной, правда же?))
И добавка :
Bembeyaz – белоснежный (очень белый)
Tertemiz – чистейший, безукоризненный (очень чистый)
Besbelli – само собой разумеющийся (очень очевидный)
Dosdoğru – совершенно верный (очень правильный)
Yepyeni – как brand new, абсолютно, полностью новый (очень новый)
- леблеби - лакомство, получаемое из бобов нут, которые сперва сушатся, а затем поджариваются. Очень пахучее.
Подписывайтесь на канал "Птичий виноград" и советуйте тем, кто и вообразить себе такого не мог, пока лежал на шезлонге под турецким солнцем.