Жизнь - череда запутанных загадок и проблем. Где попроще, где посложнее. И вся они вплетены в ежедневное существование. И вроде все одно и то же - смерть, любовь и ненависть, а во всякой книге повернуты по-своему. Беда последних десятилетий в том, что политика, война и насилие вновь стали обыденностью, тоже делом житейским. Обо всем этом в четырех переводных романах последних месяцев:
Вверх и вниз по жизни-реке
Кэннон Д. Три факта об Элси/ Пер. с англ. О. Мышаковой. – М.: АСТ, 2018. – 384 с.
Жизнь прошла, время подводить итоги. Многим старикам, наверное, приходится это делать вот так, лежа на полу, как Флоренс Клэйборн из романа Джоанны Кэннон «Три факта об Элси». Мы уже читали когда-то роман о женщине с такой фамилией. Долорес, так ее звали. Героиню Кинга нет-нет, да и вспомнишь. Есть у Флоренс и Долорес нечто общее. Они - женщины решительные и добрые.
А так, ничто не предвещает параллелей. Вроде бы книга о стариках-разбойниках (Флоренс, Элси и Джек), которые в лучших традициях великолепной пятерки Энид Блайтон, на закате дней берутся за расследование таинственного дела. Весь сюжет вокруг тайны нового постояльца странноприимного дома Габриэля Прайса, который напоминает Флоренс, одного старого знакомого.
Но это не триллер в доме престарелых, как можно было бы сперва подумать, а рассказ о его постояльцах и сотрудниках.
Старики. Разве все они не на одно лицо? «Три факта об Элси» показывают, что это не так. Заинтересовавшись новым постояльцем, герои отправляются по волне памяти. У них было все – «и жизнь, и слезы, и любовь». Об этом не только не подозревают другие, старики и сами забыли.
«- Любила выпить, любила вечеринки…
-Это не про нее.
- Это сейчас не про нее. А раньше мы все такие были…»
Кэннон рисует во многом печальный контраст между радужным началом и безвестным концом человеческого существования. Вот мечты, надежды юности: «Я обязательно что-нибудь изобрету, и это изменит мир», «Всегда остается выбор. Альтернатива!». Далее первые уступки реальности: «Это временно». И печальный итог прожитого: «Я не то, чтобы не собиралась иметь детей, просто жизнь стремительно набирала обороты, и я не успела оглянуться, как меня проводили на пенсию… Идешь домой, и только тут спохватываешься, что забыла обзавестись семьей».
Последние недели жизни Флоренс наполнены тревогой, они забавны и печальны одновременно. Осыпающаяся старческая память. Причуды и капризы. Радость возвращения к юности, встреч с теми, кого знал когда-то. Печальная мудрость: «Когда дни становятся маленькими, рутина – единственная опора, которая не дает вам развалиться».
Дискуссия на весь роман – кто мы в этом мире: всего лишь пассажиры или после нас останется след?
Что тут скажешь? Блестяще.
Однако есть в романе пара-тройка ложек дегтя, влияющих на общее благоприятное мнение о книге.
Первая из них – упомянутая выше детективная линия. До определенного момента она выступает в роли драйвера повествования. Тайна Габриэля Прайса вполне хороша в качестве предлога, позволяющего вернуться к истокам жизни-реки. Однако не стоило выносить детектив на первый план в конце книге. Если бы Прайс остался всего лишь старческой фантазией, последним всполохом памяти – получилось бы логично и поэтично. Но Кэннон, писавшая роман о старости и смысле существовании, об истончении личности, вдруг в финале перескакивает к триллеру с его дешевыми трюками. Предфинальные 40-50 страниц, смотрятся инородным телом, и едва не убивают всю книгу. За такое, не только автора, всю редакторскую команду следовало бы нещадно высечь розгами.
Другой неприятный момент состоит в противоречии между «философией» ценности и значимости человеческого существования, проповедуемой автором, и способом подачи этих идей. Попытка спеть гимн обыкновенной, ничем не примечательной жизни слабо согласуется с тем, что в жизни Флоренс и Элси есть место убийствам, загадкам, тайнам. Если жизнь похожа на детектив, то о ней вряд ли можно говорить в категориях обыкновенности. Ну, разве если признать, что преступление – это норма. «У каждого свои недостатки». Сомнительная нравственная риторика.
Из случившегося с Флоренс вполне можно было бы вывести мысль об ужасе жизни, и уж тем более ее развязке, загубленной страшной ошибкой. Но автор предпочитает не углубляться, и раскрашивать серьезную тему попсовыми ходами. Поэтому мы получаем на руки всего лишь хорошую книгу, а не великую литературу. А жаль. Счастье было так возможно.
Мелодрама с размахом
Ханна К. С жизнью наедине/ Пер. с англ. Ю. Полещук. – М.: Фантом Пресс. 2018. – 448 с.
Читая роман Ханны, нет-нет да вновь вспомнишь Стивена Кинга. «Сияние». Роман о семье с приходящим в состояние безумия отцом, оказавшейся посреди белого безмолвия. Но у Кинга речь идет об абстрактных вопросах добра и зла. Роман Ханны о вещах более конкретных. С одной стороны – перед нами очередная история случайного семейства, с другой чистой воды мелодрама, с причитающимися этому жанру бурными страстями, переживаниями и треволнениями. Однако за всей этой историей буйного американского папы, слабовольной мамы и трагической любви Лени и Мэтью можно разглядеть и вполне отчетливую социальную проблематику. Умело жонглируя элементами триллера и типовой мелодрамы, потрафляя ностальгии по 70-м и одновременно демонстрируя, что не все там было медом намазано, Ханне удается поддерживать внимание, не позволяя читателю замкнуться в рамках одного только любовного сюжета, темы семейного насилия или раствориться в пейзажных зарисовках прекрасной жестокой Аляски, с чисто лондоновскими мотивами «любви к жизни».
В идейном плане, который всегда придает книге большую увесистость, это роман не только о трагическом эхе Вьетнама (оттуда Эрнт вернулся совершенно другим человеком). «С жизнью наедине» - книга о двух жизненных стратегиях, перед которыми стоит всякий человек и любое общество. Открытость или закрытость, консерватизм или искание новых путей, прозябание в традиционности среди волков и медведей или путь к прогрессу и преобразованиям, одиночество или взаимодействие с окружающими, поиск друзей и союзников? Все эти вопросы стоят за историей бедствий Лени и ее матери. А еще старый добрый классовый конфликт, за которым в данном случае нет ничего кроме стереотипов и личных обид, и который поэтому раздувается искусственно. Добрососедство, продиктованное реальными обстоятельствами жизни, или конфронтация и пестование агрессии – выбор очевиден.
В своем казалось бы чисто мелодраматическом по содержанию романе Ханна, ухитряется отыскать преемственность между традиционной поселенческой этикой взаимопомощи и идеологией братства коммун хиппи, между первыми трапперами, искателями приключений и проповедниками свободной любви и открытости. Она еще раз подтверждает верность идеалам гражданской общности, противостоящим слепой и безрассудной государственной машине.
Роман очень американский, но тем не менее заставляющий задуматься на темы общие: вектор агрессии, рано или поздно обращается внутрь. Защита становится нападением. Особенно тогда когда возводятся стены. «Знаешь, зачем стены? Чтобы никто не сбежал, не увидел, что за ними творится».
Неожиданное, а потому остроумное прочтение темы ГУЛАГа, железного занавеса и диссидентства по отношению к семье, а значит и к обществу. Но это умение выйти за рамки заезженного и изведанного, сказать что-то новое, заметить то, мимо чего многие ходят мимо, и привлекает внимание к каждому новому роману Ханны.
Естество семьи
Дель Амо Ж.-Б. Соль/ Пер. с фр. Н. Хотинской. – М.: Издательство «Э», 2018. – 288 с.
Роман традиционный и необычный одновременно. И потому довольно спорный с точки зрения принятых автором решений. Традиционность в следовании толстовской формуле семейного несчастья по-своему. История одного инициированного семейного обеда превращается в рассказ о том, почему идея этого обеда – вещь совершенно фантастическая (слишком много всего накопилось) и все же, осмелюсь предположить, вполне возможная в перспективе (семья остается семьей).
Собственно в самой истории одного сборища нет ничего оригинального. Энн Тайлер в своем давнем романе «Обед в ресторане «Тоска по дому» уже протоптала эту тропинку с присущей для себя классической ясностью.
Однако там все же Америка и многое наглядно-очевидно. Французы люди не такие простые. Дель Амо, склоняется не к объективному повествованию, а к истории переживаний и обид. Их тяжесть и запутанность сообщает книге некую вязкость. Страница за страницей мы все глубже уходим к истокам, к объяснению того, почему пожелание Луизы собраться с детьми вместе окажется невыполнимым. Причинная нить уводит нас дальше и дальше к деду семейства и мы понимаем неизбежность печального промежуточного итога и неумирающую надежду, что воссоединение возможно (хотя бы потому, что времена меняются и следующее поколение становится все более терпимым и гибким). Да это вновь роман о так называемой агрессии, но он и о ее причинах и той неясности истоков поступков и выборов, которые совершает другой, о различии поведения и внутренней мотивации. О таинственной невидимой предыстории происходящего в душе каждого. О той неведомой истинной стороне происходящего, из которой составляется нездоровое семейное бытие, но и благодаря которому она продолжает существовать.
«Фанни ничего не знала о той, что была ее матерью, о ее былых мечтах, смутных желаниях, безумных любовях, и об ее жизни без больших дел, которым она хотела когда-то себя посвятить, об этой тысяче жизней, от которых она отказалась ради Армана и детей, судивших теперь ее в лице ее дочери, сидящей за кухонным столом».
Собственно этой сложной диалектикой, перебором мельчайших чувствований роман и привлекает. Перед нами генеалогия внутрисемейной неприязни. Однако она не столь депрессивна, как можно было бы подумать. «Соль» - роман не только о концентрации насилия и взаимного отвращения, но и об их истончении, утончении и деградации.
При этом, «Соль» роман не столько психологический, сколько физиологический. Плотского здесь хоть отбавляй. Морские брызги, слезы и пот, сперма, слюна, моча и фекалии – тот еще коктейль.
Печально, но попытка выписать наряду с психологией семьи еще и ее физиологию вылилась у автора в нездоровую увлеченность описаниями половых актов всех видов и сортов и какую-то невероятную зацикленность на мастурбации. Не то он посчитал это единственным средством поддержания читательского внимания (на самом деле нет), не то не нашел других средств, для того чтобы подчеркнуть зарождение и умирание влечения, противоречивую тягу к слиянию и невозможность его осуществление на практике.
Кровавая экзотика взросления
Фай Г. Маленькая страна/ Пер. с фр. Н. Мавлевич. – М.: Corpus, 2018. – 256 с.
Это действительно маленькая книжица, однако не только по объему, но и по своим художественным достоинствам. Последнее не означает, что она написана плохо. Вовсе нет. Просто перед нами автобиографическая проза - максимум воспоминаний и документальных фактов, минимум вымысла. То есть до Чимаманды Нгози Адичи («Половина желтого солнца») далеко.
Тема типовая – взросление на фоне гражданской войны и роста напряженности. В последнее время таких книг стало выходить много. Разнятся они степенью натурализма в описании творящегося в развивающихся странах кошмара и географией. В «Маленькой стране» речь идет о Бурунди и Руанде – стран для нас совершенно диковинных, но по сути мало отличающихся от той же Нигерии эпохи 60-х годов. Военные перевороты. Этническая напряженность, межплеменная вражда. И все это глазами мальчишки Габи, который став взрослым и переехав во Францию не может забыть о своей родине.
Вся книга построена на столкновении общегуманистической риторики, отвлеченного мудрствования («я человек», это глупости – воевать из-за формы носа), с зовом памяти и крови (моя страна, мое детство). А в остальном публицистические вбросы: «Геноцид – как разлив нефти на море. Кто не утонул, тот навсегда остался искалеченным»». Или, хорошо знакомые нам по отечественной литературе, вечные споры о том, каким путем идти Бурунди, выливающиеся в периодическое противостояние шофера и повара, которые работают на родителей Габи. Порядок или демократия? Дорос народ до выборов или нет?
На фоне всеобщей одержимости насилием, с ума начинают сходить и ребятишки. Зацикленность на защите своего тупичка любыми способами, которая одолевает друзей Габи – отражение вседозволенности и страха, господствующего в стране.
Да страшно читать о жертвах геноцида, о чисто почти колониальной практике западных стран в вопросах спасения людей из очага конфликта: «Мы эвакуируем только европейцев». Но документальность рассказа превращает все это в личную беду и трагедию героя. Ощущение почвы уходящей из-под ног, провала в бездну во времена социальных катаклизмов, подчинено конкретике собственных воспоминаний. Мы не успеваем сжиться с героями для того чтобы начать им сопереживать. Книге явно не хватает полетности и глубины романа. Перед нами исповедь выжившего человека, нашедшего то, что ему не хватало в родной стране – безопасность, но потерявшего дом, чудесную страну детства, чувство уверенности и беззаботности.
Сергей Морозов