Под рубрикой «100 лет назад в это время» газета „Frankfurter Allgemeine Zeitung“ регулярно перепечатывает статьи столетней давности. В одном из таких выпусков речь идет о России 1918-го. Какой видит Россию немецкий журналист, который после заключения Брестского мира мог свободно передвигаться по большевистской России? Читайте незначительно сокращенный перевод статьи одного из августовских выпусков 1918-го года.
Россия безвозвратно потеряла своего царя. До сих пор этот факт как-то не доходил до сознания населения, особенно в Москве, где еще живут воспоминания о старых обычаях и привычках — силуэты Кремля, блеск бесчисленных крестов на голубых маковках церквей. Но вот пришла новость, что в Екатеринбурге был расстрелян Николай Романов. Без единого слова сожаления, без какой-либо тени сочувствия к павшему московские газеты, все три, которые еще выходят, приветствовали жалкую смерть человека, который когда-то был торжественно коронован в Кремле, и которого в храме Христа спасителя приветствовали высшие духовные чины России. В июле 1918 расстрелами в Москве никого не удивишь. Каждый ночью, а иногда и днём, слышишь откуда-то издалека звук винтовочных залпов. Народ на улицах спокойно, как будто бы равнодушно идет по своим делам, висит на подножках грохочущего трамвая. Мальчишки-газетчики кричат высокими, но деловыми голосами о смерти бывшего царя прямо в уши грязным пролетариям московских улиц.
Для того чтобы правительство не смогло предотвратить отпевание или помешать ему, оно состоялось без предварительного уведомления одновременно во многих московских церквях. Священнослужители в золотом облачении читали заупокойную службу. Совершенно по особенному звучащему, низкому, оплакивающему голосу пастыря хор отвечал «Многие лета!».
В руках прихожан горели свечи. Некоторые женщины плакали. Лица священников были серьезны и непроницаемы. Этот народ разучился показывать свои чувства. Возможно, он вообще ничего не чувствует. Он просто неописуемо устал. Он хочет отдыха, ничего кроме отдыха. Он ждет чехословаков, он ждет немцев. А так как ни те, ни другие не приходят — то смерти. Церкви сейчас посещаются гораздо чаще, чем раньше.
В те минуты, когда под тяжелыми, сияющими золотом куполами Храма Христа Спасителя между окутанным заданным дымом стенами голубого и коричневого мрамора протоиерей Герасим служил панихиду по «убиенному императору Николаю Александровичу», у памятника Александру III, который находится рядом с этим белоснежным церковным дворцом, начались приготовления к сносу этого самого памятника. […]
Начало положили простые пожарные красные лестницы. Бронзовые гербы по сторонам монумента были уже откручены. Гербы балтийских провинций были сняты последними. Видимо, рабочим не удалось ослабить гайки, и их вырвали «с мясом». Орлам уже сняли короны, только их венчики все еще шумят на ветру.
Храм Христа Спасителя окружает симпатичный парк, где гуляют старики, солдаты, девушки в летних платьях. На скамейках сидят дети. До сих пор парк охраняется смотрителем, который так и носит свою старую униформу. Два слепых нищих осторожными шагами бредут посреди гуляющих и жалобно поют. Под памятником стоят несколько групп дискутирующих людей. О чем они спорят? Они спорят о «памятнике тирану», о зарплате, о новой политике. Это агитаторы нового правительства советов занимают народ. Тем временем памятник одет в деревянные леса. Вокруг шеи могучего императора, вокруг державы в левой руке и скипетра в правой повязаны веревки. Все это выглядит как приготовление к казни на электрическом стуле. Старики молча стоят вокруг памятника. Их лица ничего не выражают, как будто это равнодушие случайных прохожих. Они не дают заглянуть себе в сердце. Никто не может видеть, принадлежит ли русское сердце монархии или коммунизму, и как оно принимает нынешние перипетии судьбы.
Проходит несколько дней. Работа идет полным ходом. Теперь издалека можно видеть памятник без головы, памятник обезглавленному. [...]
Снос царских монументов в социалистической России проводится по воле народных комиссаров. Они утверждают, что сухой, официозный памятник Александру III не представляет никакой художественной ценности. Кроме того т.н. «народный комиссар просвещения» обещает расставить при всей России памятники Марксу, Бетховену, а с недавних пор якобы убитому по поручению Савенкова комиссара Володарского.
В интерпретации русской истории народными комиссарами единственным смыслом памятникам царям является возможность их публичного сноса. Солдат т.н. «красной армии», отправляющихся на Волгу воевать против чехословаков, заставили пройти парадом перед храмом Христа Спасителя. На площади перед этим домом стоит новый красный дом вычурной архитектуры, который несколько лет назад построил, не ведая, что грядет, какой-то богатый москвич. С балкона этого дома военный комиссар Троцкий выступил с речью к народу.
Воспоминанием о царских временах в Москве остались священнослужители и извозчики — и те и те в длинных одеяниях. Неизменность их одежды связана с верностью их профессии, а верность профессии — с верностью убеждениям. Извозчики берут сейчас 20 рублей за дорогу, которая раньше стоила 40 или 60 копеек. Но это их не радует. Деньги обесцениваются. Овес дорог. Лошади выглядят как анатомические модель. Соответствующее серьезно выглядит и выражение лиц извозчиков, их позы меланхоличны, сгорблены. Много раз эти извозчики, наполовину обернувшись ко мне со своего облучка, говорили мне удивительно трогательные вещи. Один из них говорил с таинственной, но лишенной всякой иронии улыбкой, что «во времена Николая» жизнь была легче, а хлеб дешевле. Другой сообщает, что готов купить веревку и повеситься — терпения больше нет. Третий философски замечает, что наступило время, когда живые завидуют мертвым. Никто не говорит народу правду. Или, может быть, правды нет вообще? В чьих же руках мы тогда оказались…?
Перевод Дмитрия Кошацкого
http://te.me/z_u_z_ru/