Однажды я поехал в Кишинев на День рождения к тете Берте и серебряную свадьбу моей двоюродной сестры Майи и ее мужа Миши. Мне был 21 год. Это был конец апреля, через три месяца я должен был жениться.
День рождения отметили по-семейному дома, на Рышкановке. А серебряная свадьба была устроена в ресторане. Там было три зала. В одном был наш еврейский банкет примерно на сто человек. В другом – еврейская свадьба примерно человек на триста. Ну и в третьем – столетний юбилей одного немолодого столетнего еврея. Там было что-то около ста пятидесяти гостей, из которых семьдесят были его дети, внуки и правнуки.
Я на этом юбилее напился. Почему я напился, я не помню. Было шумно, многолюдно, компании перетекали из зала в зал. Танцевали. Это был конец 80-х, время дефицита, но столы ломились. Я сидел в каком-то хорошем окружении, ел, пил, танцевал. Снова ел, снова пил. Было очень душевно. И я напился.
Когда я был еще не очень пьяный, а просто пьяный, я увидел среди танцующих высокую черноволосую девушку, мне показалось, у нее были сумасшедше красивые еврейские глаза.
Знаете, бывают просто еврейские глаза.
Бывают красивые еврейские глаза.
А бывают сумасшедше красивые еврейские глаза.
Вы может мне не верить. Но можете просто вспомнить Иакова.
«И служил Иаков за Рахиль семь лет, и они были ему как семь дней, потому что он любил ее». Так вот я думаю, что у нее тоже были сумасшедше красивые еврейские глаза. Иначе бы он не потянул.
Я был уже достаточно пьяный, может быть, поэтому эти глаза мне показались сумасшедше красивыми, не знаю. Но контроль я потерял. Я пригласил ее танцевать. Еще пригласил. Между танцами мне кто-то приносил все время выпить. Потом мы уходили куда-то выпить. Возвращались тоже, чтобы выпить. То есть я танцевал и пил. Пил и танцевал. В этом была, конечно, судьба и милость Божья одновременно, что я столько пил и так напился.
Ее звали…
Ее звали…
Ее звали…
Я даже не помню, как ее звали.
Или это померещилось мне, что у нее были сумасшедше красивые еврейские глаза?
Про остальные достоинства я сказать ничего не могу.
Помню было в ней то, что мне не нравилось, что даже отталкивало, то есть глаза притягивали, не то слово, завораживали, а отталкивало то, что она была очень ярко накрашена. Это было не в моем вкусе. Я не люблю ярких женщин с яркой косметикой. А она была яркая, то есть совершенно не в моем вкусе.
Но что-то, какой-то магнетизм происходил.
В какой-то момент, помню, я снова оказался за столом, нормальную закуску уже унесли, подали чай. К чаю был дефицитнейший в то время торт «Птичье молоко».
Я вам скажу, я не люблю с тех пор торт «Птичье молоко».
На столе была водка. И вот я весь такой горячий, у меня перед глазами те глаза, то есть передо мной сидит моя родня, мой племянник Натик, его друг Сережа, моя племянница Милка, моя еще племянница Сима, ее муж Сема, ага, Сима и Сема. Еще их друзья. И все продолжают пить. А я все про те глаза. И порываюсь куда-то выскочить и бежать. А меня удерживают, потому что все еще тосты, и надо пить. И вообще хорошая еврейская компания. И я пью вместе со всеми, пью водку, еще пью, и еще, и закусываю, вот тут надо понять весь ужас, закусываю водку «Птичьим молоком».
Б-р-р-р…
Судя по всему, из ресторана меня каким-то образом эвакуировали.
В памяти после этого сохранилось два отрывка.
Нас везут в автобусе из ресторана домой, на Рышкановку. Меня болтает по машине ужасно, я вскакиваю и ору:
- Высадите меня срочно! Мне нужно к … (ну, не помню я, как ее звали). Мне нужно с ней поговорить!
Меня бросает на кочке обратно в кресло. А все, конечно, вокруг ржут и пытаются меня утихомирить. А я вырываюсь и продолжаю орать:
- Высадите меня! Я пойду к… (нет, убей, не помню, как ее звали). Мне просто нужно с ней поговорить!
Тут кто-то из моих родственников вставляет:
- Илюша, у тебя же невеста в Ленинграде.
- Да я понимаю, - отмахиваюсь я, чуть не вылетев из кресла на очередном повороте, - Я понимаю. Ничего такого. Невесту я люблю. Но мне нужно ей сказать этой… (вспомнил, ее звали Стела (!)) Этой Стеле сказать, что она дура! Она полная дура! Зачем же она так густо красится?! Нужно ей сказать про это! Стела! Ты дура! Зачем ты так мажешься?! А про невесту я помню. Помню, не волнуйтесь, - и я снова пытаюсь отмахнуться от них от всех рукой.
Взрослые уже глядят на меня с испугом, пытаются успокоить. Молодые ржут. Особенно, моя племянница Милка ржет.
Второй отрывок – это я ночью в однокомнатной квартире в том же доме, а нас поселили туда вместе с моим двоюродным братом Ильей, математиком, доктором наук, профессором, мы спим на соседних диванах. То есть он пытается спать, а я неподалеку, в туалете стою над унитазом буквой «зю». Меня тошнит. И, по-моему, не только в унитаз.
Наутро мне плохо и стыдно. За полдень я встаю, Илюши, профессора, уже нет, иду на подогнутых ногах в туалет, там уже все за мной убрали. Спускаюсь вниз в квартиру Майи, вчерашней виновницы торжества, прячу глаза. Мне стыдно перед всеми, просто весь горю. Я испортил людям праздник, напился, приставал к девушке, кричал, загадил туалет…
Здесь ведь еще имидж. Интеллигентный еврейский ленинградский мальчик. Сын интеллигентного и беспрекословно уважаемого в семье старшего любимого брата тети Берты Арона Захаровича Забежинского. Вот приехал, и на тебе, начудил.
Все сидят за столом, перекусывают. Я не могу глаз поднять. Майечка подхватывает меня в дверях и усаживает за стол, пытается отпаивать горячим чаем с лимоном:
- Ну, ничего-ничего, сейчас полегчает. Ничего. Попей еще немножечко. Попей.
Профессор кладет мне ладонь на руку и говорит:
- Знаешь, такие истории не раз случались и в моей юности. Здоровый организм. Он просто очищается и все.
- Конечно, случалось, - говорит тетя Берта, - и с папочкой твоим не раз случалось по молодости. Я тебе еще когда-нибудь такое расскажу.
Моя племянница Милка заскакивает в комнату. Видит меня:
- А, Илюшка, - она ржет, - мы тут решили погулять, тебя не зовем, - опять ржет, - может, что-нибудь передать Стеле?
Мой племянник Натик утаскивает ее прочь:
- Пожалей парня…
При имени Стела меня мутит.
- Передай ей, что она дура… А ты зараза… - хочу сказать я, но просто мотаю головой, отхлебываю из чашки и говорю, – по-моему, «Птичье молоко» было лишним.
Майечка подливает мне еще чаю, садится рядом и гладит меня по спине.
На следующий день я меняю билеты и улетаю скорее домой, в Ленинград.
В аэропорту меня встречает невеста.
Моя невеста.
Я иду к ней по дорожке. Шаг за шагом. Все ближе и ближе.
У нее сумасшедше красивые глаза.