Вот вам ещё один сказ. Про бабу одну. Сказ этот самый наиобычный, да всё помывает его поведать.
Жила себе баба. Баба как баба - ничем не примечательна. Разве только вдовой была - утоп муж её на позапрошлый год. Да и этот случай жизни её и тот особо ничем особым и считать то не следует.
Ну значит, жила она себе, по-тихому скотину растила, да одежонку кому-какую подштопывала, да на хлеб деньги то и меняла.
Но вот напасть у неё была, с лет младых - всё барыней себя мнила. Сядет, знаете ли, на скамью и глядит на всех сверху вниз, словно крестьян крепостных ревизирует. Ну знамо дело, с ней и разговор держали и вразумить пытались, да всё из головы бабьей не лезло, что деревенская баба ей и останется, как ты не ворочайся.
Да много ли бабе докажешь? Как втемяшила себе в голову о своей особливой персоне, так и нос от других воротит. Дела, значит, делает, да вид у неё в делах этих - словно с барской палаты насильно выгнали, да плетью обратно не пускают.
Бились было наши деревенские с ней, бились, да и бросили это дело. Спросишь бывало, а что это тебе девица не живётся крестьянской судьбой то? Она тебя огнём из глазьев обернёт, да и вдаль зашагает. Иной раз и ответит "неча мне при вас делать, не така я, шо мне ваши обноски, моя кожа к шелку жажду пытает", только шёлка то в руках держала на ярмарке, да и только.
Ну так и жила. Мужа нажила, двор свой. И всё мужа помыкала: здесь ей занавесок не хватат, а тут самовара пузо не чищено. Муж за словами еёными только поспевает дела выполнять.
Казалось бы, и дом стойкий и скотина не худая, да ей всё мало. Нахватается как из сплетен факторов жилья барского, да и ну один за одним мужу вываливать.
Тот бедняга в узел завязывался, но выполнял. Да всё не по еёному было. Мне так смекается, что и мужа то она ненавидела за то, что барыней её не сделал.
Ну тут и муж её помер, да она одна осталась.
Заехал в это время к нам барин губернии соседней лошадей сменить, да спрашивать стал, где кафтан зачинить можно. Ему на дом её и указали.
Заходит барин в дом тот и смех еле сдерживат: повсюду да везде всё обставлено, как в доме барском, да разнобойно так и без вкуса - картины дешёвые у местных вымяненные, да на закуску мясо постное - вот и весь барский налёт в её доме был.
Она же, барина завидев, ну как плясать перед ним, жеманиться. И смех, и грех, одним словом. Барин ей кафтан протягиват, а она ему закуску подавать, мол, садись, не обидь чем бог послал. И всё ничего бы, да зовёт как равного за стол то. Барин же приличий высоких был, всё себя держит, да народу высоту свою не показывает.
Сел он значит, а она его ну угощать, да беседы, как ей мнится, барские вести. Барин хоть манер и высоких был, да и тот не выдержал.
Говорит ей: "Вы меня извините, но не много ли для крестьянской девки в голове вашей сору?". Она же настолько извертелась, что и в манер отвечает: "что это вы манеры, за мусор считаете? И разговоры за обузу?". Барин тогда рассмеялся в грудь полную, да и словом осёк. Ты, говорит, жеманство с манерами не путай, да пустомелье с разговорами. Ну, говорит, коли кафтан не чинён, то и мне здесь делать нечего. И вышел. А тут и коней подали. Он и был таков.
Апосля, значит, подходили к ней, да шутить пытались: "что ж ты, говорят, барина то упустила?" Она и бровью на шутки не повела, лишь серьёзно так отвечает: «да какой же из него барин? Так, лакей помаженный. Настоящий барин бы вмиг меня распознал.»
Так и живёт с той поры, барина истинного дожидается, кто камень драгоценный в ней разглядеть сможет.