- Ты не болен? - спросила Машка, встав надо мной.
Подо мной была обыкновенная скамья – доска на двух деревянных столбиках, вкопанных в землю. Моя голова оторвалась от локтя и стола, на которых она лежала часа полтора, пока я спал. За спиной молчало Святое озеро. А где-то за баней, сложенной из валунов еще при царе Горохе мекали анзерские козы. Туман в голове и пред глазами растаял и я потянулся так, что хрустнуло в теле везде, где были суставы. Вырвавшая меня из сладкого сна девчонка продолжала вопросительно смотреть на меня, так что мне пришлось ответить вопросом на ее вопрос:
- С чего ты взяла, что я болен?
Машка еще больше сократила расстояние между нами. То, что я сидел, позволило мелкой ростом девчонке заглянуть мне в глаза:
- Леднев, сегодня стоит тебе только присесть, как твои наглые зенки моментально закрываются. И ты засыпаешь. Слава Богу, сообразил уйти со службы и не смущать храпом паломников.
- Но с чего ты решила, что у меня проблемы со здоровьем?
Девчонка отступила на шаг и произнесла:
- Мы уже знакомы несколько дней. И я тебя еще не видела таким сонным.
- Ты меня уморила. Прошлой ночью.
- Леднев, я тебя серьезно спрашиваю, а ты фигню всякую несешь. Может, у тебя проблемы с сердцем? Сонный и зрачки странные. На свету какие-то большие. Можно подумать, то глаза у тебя черные.
- Глаза у меня голубые, Маш. Просто я плохо спал ночью. А сейчас и погода портится. Падает давление и, наверно, когда мы заберемся на Голгофу, пойдет дождь. Меня всегда на перемену погоды клонит в сон.
Девчонка все еще недоверчиво смотрела на меня. За ее спиной появились паломники, идущие со стороны Троицкой церкви в нашем направлении.
- Если не к отправлению с Анзера, - пообещал я, - то уже на Варварином причале вечером я буду как огурчик. Не переживай.
Девчонка вздохнула и уселась рядом со мной на скамье, стоявшей перед столом, сколоченным из досок. Через несколько минут к нам за столом присоединились паломники, с которыми я и Машка путешествовали. Паломники, как и мы, собиралась после службы в Троицком скиту перекусить чем Бог послал. Вернее, тем, что паломники положили в свои торбы, отправляясь от стен Соловецкого кремля на остров Анзер.
Проверив списочный состав группы, наш экскурсовод с благословения о.Свечникова, разрешил обедать. Паломники дежурно прочитали совместно молитву. Мне с Машкой пришлось тоже соблюсти политес и присоединиться к ним в молитве. Мы с девчонкой даже встали со скамьи. А после окончания молитвы все паломники поспешили занять места за столом.
Я вывалил в миску из термоса гречневую кашу и поставил ее перед Машкой, предложив ей приступать к обеду.
- А себе? - спросила она у меня, внимательно разглядывая кашу.
- Я перекусил, пока вы слушали проповедь о.Свечникова в церкви.
Отметив, что термос был полный, когда я начал выкладывать кашу, Машка заговорщицки подмигнула мне и тихо, чтобы не слышали соседи, спросила:
- Колбасой?
- Из постной свинины и не менее постной говядины, - ответил я. – У нас же на дворе – постный день.
Девчонка хмыкнула, зачерпнула ложкой кашу и опасливо поднесла к носу.
- Не краковская колбаса, но с голодухи пахнет вкусно, - сказала она и сунула ложку с кашей в рот. Распробовав, она добавила: - А ничо. Даже съедобно.
- Трескай, пока не остыла, - усмехнулся я, с трудом подавив зевок. Спать и впрямь хотелось не по-детски.
- Мы с подругой матери прошлым летом ездили в Годеново, - сообщила Машка, когда ее ложка прекратила скрести пустое дно миски, а в термосе с широким горлом образовалась вселенская пустота. Я налил девчонке из второго термоса чай в чашку и это на некоторое время, пока Машка, прихлебывая кипяток, уминала за обе щеки кусок хлеба, прервало ее рассказ. Вскоре наши спутники закончили свою трапезу и начали выходить из-за стола. Вокруг образовалось свободное пространство, и как только хлеб и чай закончились, Машка продолжила: - У подруги ровно за год до нашей поездки в Годеново умер от рака муж. Поэтому мы и поехали в монастырь. Свечки поставить, и сделать все, что полагается делать на годовщину. Ехали из Москвы на машине подруги и она всю дорогу была за рулем. У нас-то с маман нет машины и никто не водит, хотя у меня есть права уже год. В общем, подруга была за рулем с рассвета. Думали попасть на утреннюю службу, а после нее махнуть на источник рядом с монастырем. Так все и произошло. Приехали к источнику после часа дня. Жара была градусов тридцать. Пока шли от машины до источника, все намокли от пота. Залезли в купель, а там вода ледяная. Такая, что пальцы на ногах сразу впиваются в пятки. Я даже взвизгнула от неожиданности и сразу выскочила наверх. Маман и ее подруга провели в купели чуть дольше, чем я. Осторожно залезли, осторожно перекрестились и окунулись… Одним словом, сорокалетние старухи… И подруге в купели поплохело. Предынфарктное состояние. Еле вытащили ее наружу. Маман-то у меня с врачебным образованием, хотя и косметолог. Она быстро сообразила, что случилось. Она меня послала за аптечкой в машине. Я аптечку принесла - бегала голой туда и обратно в одной купальной рубашке - и маман запихнула кучу колес в подругу. Что-то уколола. Когда подруге стало получше, мы двинули назад в Москву. Причем я была за рулем...
- Маш, к чему ты мне это рассказываешь? – перебил я девчонку.
- Всю дорогу домой подруга зевала как ты. И у нее были такие же как у тебя зрачки. А в больнице нам подтвердили диагноз, который подруге поставила моя маман.
- И?
- У тебя, Леднев, в твоем бездонном рюкзаке есть таблетки от давления?
- Только пузырек на сто грамм коньяка, - сказал я. - Кроме того, для православного почетно помереть на Анзере.
- Я серьезно тебя спрашиваю, Леднев! - обиженно бросила Машка.
- У меня со здоровьем все в полном порядке, - повторил я. - Тем более, что наши паломницы через одну носят с собой какой-нибудь капотен. Так что успокойся, валидолом меня накормят.
- Леднев, ты ровесник подруги моей маман. Ты не думаешь, что…
- Маш, - резко сказал я, - несколько дней я таскаю тебя и твои вещи по всем Соловкам у себя на шее. И всего лишь немного устал. А ты кроме того, еще и донимаешь меня всякой ерундой.
Машка обиженно насупилась и сквозь зубы процедила:
- Я просто беспокоюсь о твоем здоровье. Разве это может делать только твоя любовница? Другим это делать нельзя?
У девчонки сейчас во всем мире больше не было никого кроме меня. А она сама походила на серого воробья, который пытается, распушив перья, казаться больше, чем он есть на самом деле. Я протянул руку и прижал ее к себе. Сквозь одежду было слышно, как стучит сердце в ее груди…