Проснулся от того, что кто-то придавил его к стене. Руки затекли. Дышать было трудно. Это тёплой родной кучей навалилась Марианна – жена. Сопела в лицо и ароматом вчерашнего оливье надувала губы. Иванов аккуратно, чтобы не разбудить – она этого не любит, размял руки, восстанавливая кровообращение. Затем осторожно пододвинул любимую и, почти не касаясь, перетёк на пол. На кухне нащипал с ветки и ссыпал в рот пригоршню винограда Изабелла, прополоскал рот переслащенным вечерним ещё чаем. Помочился, стараясь не журчать, смывать не стал, оделся и без щелчка закрыл дверь. Его наручные часы показывали два. Для непонятливых – ночи.
На ступеньках дремала Танька – местная общедоступная девушка. Она была очень красива от природы без особого ухода за собой. И даже маленькие рожки сантиметра по два каждый её не портили. Говорят, что ей изменил парень когда-то, после этого и выросли. Теперь Таня любила любого, думая, что у кого-то такие же появятся. Чтобы не только у неё одной. Но пока не получалось, из других организмов рога не росли.
Очнулась от полусна.
- Иванов, ничего не перепутал?
- В порядке, Танюха.
- Куда ты?
- Марианна елку просила вынести. Ругалась. А я тоже с гордостью. Решил, пока не видит.
- А где ёлка-то?
- Да, так обидно стало. Унизительно. Тварь я что ли? Не взял.
- И куда ты?
- Не знаю.
- Я тогда с тобой. Тебе же нужно плечо. Или что-то ещё, - Танька подошла, прижалась, понизила голос, глазами снизу вверх.
Её все любили, и не только буквально. Иванов тоже периодически очаровывался, пока без последствий. Была в ней какая-то мягкость животная. Мы же не думаем о приличиях, когда ласкаем кошку. И с Таней у других происходило такое же – всем хотелось её гладить, тискать и так далее. И она не отказывала после того случая измены.
- Идём. Только плечо мне твоё без надобности, своих два.
За пару недель добрели до сопредельной области. Питались с огородов, пили из колодцев. Любились, не без этого. Не устоять. Вы, просто, Таньку не знаете. Рога вот только….
- По жене не соскучился?
- Как же? Она мне, будто мать.
- В смысле?
- Ты не поймёшь. Ты другая совсем.
Как-то вскоре заночевали у одного деревенского элемента деклассированного. Ему было всё равно. Может, нет. Назывался он – Рафаэль, потому что умел рисовать и рисовал. После ужина Таньку заставил раздеться и не двигаться. Час из-за мольберта выглядывал, рукой там водил. Иванов ревновать начал. Девушка замёрзла. Изображение вышло симпатичное, но совсем непохожее на оригинал, и рожек Рафаэль не нарисовал. Сказал, что так видит. Не видит. Ночью Танька ушла к нему.
«Как скоро любовь распространяется, быстрее скорости света. И даже без света», - подумал Иванов.
Он переворачивался без сна, пока не засветлело в окнах, тогда и покинул временное жилище, не прощаясь.
На улице за воротник залезла нормальная утренняя зябь, и Иванов из-за этого ещё быстрее удалялся прочь. От скорости теплее. Ступни в кедах сразу промокли, казалось, что через ноги промокло и его мясо. Странно, Таня очень быстро его настигла, уже через пару километров, в лесу. Запыхалась.
- А ты чего это?
- Замёрз один.
- Сказал бы.
Иванов ничего не сказал. И вообще перестал разговаривать, но не гнал её. А говорила теперь только она.
- Странный ты, Иванов. Сам меня бросил, удрал и обижается. Свинья ты Иванов. Или ты из-за Рафика? Ну, прогрела его местами, дело-то обычное, человеческое. Твою Марианну тоже сейчас кто-то греет. Всякое бывает. Святоша нашёлся. Я тебе не жена, и не буду. А Рафаэля жалко – один и слепой к тому же.
Иванов взглядом выразил запоздалое недоумение.
- Ты же видел, какой он меня нарисовал. Другой совсем. И признался потом на ушко.
Как полноценно затеплило солнце, сразу и Танька успокоилась, размякла сердцем – смотрелось так. День молчали. Шли. К вечеру добрели до небольшой мутной речки. Быстро искупались в холодной воде, и следом примирились в колючем стоге сена.
И опять двигались вперёд. Не убегали, не догоняли. Пока без цели. Сколько-то спустя упёрлись в село, то ли деревню. Дороги проложены через них, не обойти. Да и не хотелось, бывало – цивилизация требовалась.
Постучались в крайний дом. Открыл не старый ещё человек, а перед этим долго кряхтел и возился с засовами, будто уставший от жизни. Сговорились о ночлеге. Радушный, общительный хозяин именем Владик сам рассказал, отчего его голова всегда лежит на правом плече.
- Был разом в гостях, где телевизор. В нём женщина в белом халате умная с виду, в очках, пояснила, что нельзя спать на правом боку. Тогда, говорит, сердце висит во внутреннем пространстве человека на артериях и других сосудах. Со временем сосуды ослабевают от износа и старости, и могут оторваться. Если же лежишь на левом – сердце укладывается себе спокойно на рёбра, и работает ровно и долго. Теперь сплю на левом боку – берегу сердечко. Одно оно. Рука затекает левая, но их две. И голова вот от одинаковой позы приросла к плечу. Похоже, насовсем. Сначала утром отдирал её кое-как, а раз не смог. Соединилась тканями с правым плечом. Канал ушной зарос. Зато моторчик теперь работает как часы. Слушайте.
Иванов не стал, а Танька прижалась ухом к груди Владика.
- Да, - протянула она. – Чётенько стучит.
После низкокалорийного ужина улеглись по отдельности, но Танька почти сразу нырнула к Владику под одеяло. Иванов заткнул уши жёваной бумагой и сразу уснул.
- Опять? – спросил он утром, уже в дороге.
- Видел же какой он несчастный?
- Нет.
- Ты ведь пользуешься? Права какие-то придумал. А сам между делом. А Владик, может, не забудет меня никогда?
- Я не так предполагал, - у Иванова заслезились глаза – вспомнил фантазии начала путешествия.
Она подошла, прижалась, обвила, и он, конечно, принял её обратно в свои мысли о будущем.
Случалось иногда, что к ним пытались прибиться одинокие бродячие собаки, но Иванов всегда гнал их решительно. Переживал за Таньку – боялся думать про пределы её доброты.
А потом у Иванова выросли рога. Сначала он думал, что от отсутствия нормальной гигиены это прыщи лезут. Пытался давить, но лишь ускорил рост новообразований, расковыряв.
- Мне пора домой, - вместо объяснений, он взял Танину руку и поводил себе по черепу.
- А я говорила. Марианна – нормальная баба.
- А ты?
- Дальше пойду. Мы такие везде нужны, пока свежие. Куда-нибудь да приду.
- Как знаешь. Прости, если чего.
- А чего?
- Ничего?
- Нормально.
Он хотел сказать что-то хорошее, да так и не подобрал слов, соответствующих мыслям. Поцеловались только основательно.
В свой город Иванов, чтобы не терять время, добирался на поезде, разжалобив кондукторов видом и рассказами. Прибыл к вечеру. Решив застать врасплох изменницу, открыл дверь ключом. Марианна не спала, сидела на кухне и жевала что-то мучное. Она ещё больше растолстела. Одиночество?
- Нагулялся?
- Кто ещё гулял, - Иванов опустил голову, предъявляя улики.
- Это не я. Клянусь! – Марианна перекрестилась.
Он обследовал поверхность головы супруги, но та была относительно ровной.
- А ты это чего? – подозрительно поинтересовалась она.
- Вдруг?
- Ты чего это?
- Я тебя прощаю, - перехватил инициативу Иванов.
- Клянусь!
- Корми, лучше.
- Ой! – Марианна подскочила, заметалась по кухне. – А ты рассказывай пока.
- Нечего рассказывать. Память я терял. А как тебя увидел, то и вернулась она от любви.
- Правда, что ли? – смутилась.
- Зачем мне врать? – соврал Иванов.
- А как ты дом тогда нашёл?
- Не помню, говорю же.
- А-а-а.
Марианна перекусила за компанию с мужем.
- Я ёлку не выбрасывала, тебя ждала.
- Завтра выкину. Только ночью. А то лето же. Что люди подумают?