В 1676 году на русский престол взошёл юный государь Всея Руси Фёдор III. Случайно увидев смоленскую дворянку Агафью Грушецкую, он полюбил её. Нарушив вековые традиции и смешав придворные политические расклады, 18-летний царь взял её в жёны.
Увы, этому браку не было суждено стать долгим и счастливым.
Царевич Фёдор с детства был болезненным и слабым. Сказывалась неудачная наследственность его матери, царицы Марии Милославской — все её дети не отличались здоровьем и долголетием. Воспитателем царевича стал Симеон Полоцкий — придворный алхимик и астролог государя Алексея Михайловича, один из самых образованных придворных Москвы. Он дал воспитаннику блестящее образование, привил интерес к чтению книг и европейской культуре.
Обучение Фёдора Алексеевича оказалось своевременным. Ему пришлось занять трон умершего отца в 15 лет.
Спустя три года после коронации царь Фёдор увидел среди участников крестного хода необычную девушку. Она шла в православном ходе — но была одета по европейской моде. Один из приближённых царя, дворянин Иван Языков, навёл справки. Девушка оказалась Агафьей Грушецкой — дочерью Семёна Грушецкого, представителя смоленской шляхты.
Грушецкие решили прочно связать будущее своего рода с Русским государством, они приняли православие ещё в 1650-е годы и пользовались покровительством влиятельной московской фамилии Заборовских. Но их культура имела мало общего с традициями московского боярства: они традиционно ориентировались на образ жизни шляхты Речи Посполитой. Который был куда ближе образу жизни тогдашней Европы — с её светской культурой барокко, научными достижениями и модой версальского двора Людовика XIV.
Потому Агафья Грушецкая резко отличалась от воспитанных в традициях затворничества московских боярышень и по внешнему облику, и по поведению. Это не могло не впечатлить юного царя, с младых лет увлекавшегося всеми передовыми веяниями Европы.
Вскоре Фёдор Алексеевич после формального смотра невест публично объявил о желании жениться на Агафье. В среде родовитого московского боярства это известие произвело эффект разорвавшейся бомбы: по традиции русские цари женились на боярышнях. Простая дворянка, да ещё и демонстративно игнорирующая «старину московскую», считалась категорически не парой для царя.
Но воля государя была вполне однозначной. Её не поколебала даже интрига могущественного дома Милославских — которые жаждали выдать за царя представительницу своего рода и через неё взять юного Фёдора под свой контроль. Князь Иван Милославский стал распускать слухи о порочном поведении Агафьи. В ответ на это девушка — тоже вопреки всем боярским традициям — лично выступила в свою защиту и опровергла все домыслы.
Милославские вместо возвышения едва не угодили в опалу. Спасла их… Агафья. Она вступилась за них перед женихом — и таким образом вместо заклятейших врагов получила уже не настолько враждебный ей дом Милославских.
И вот 18 июля 1680 года смоленская дворянка Агафья Грушевская становится русской царицей — женой государя Фёдора Алексеевича.
Впрочем, чувства чувствами, но в необычной женитьбе таился и холодный политический расчёт русского царя.
Фёдор прекрасно понимал: брак с представительницей любого из великих боярских домов свяжет его политически. И приведёт к совершенно не нужному с точки зрения престола усилению одной из придворных фракций. Остальные, естественно, обидятся и будут интриговать.
Брак же с девушкой из простого дворянского рода не меняет политических раскладов, и притом — демонстрирует волю монарха. Который остаётся равноудалён от великих домов и потому может выступать верховным арбитром в их спорах.
Ну а женитьба на женщине из смоленского шляхетского рода помогает царю лучше понять людей Речи Посполитой и вообще Запада: что очень важно во внешней политике и дипломатии.
Царь, царица и их приближённые — большинство из простых дворянских фамилий, родовитых бояр царь Фёдор держал на расстоянии — начали своим примером внедрять в Москве и Русском государстве гораздо более современные порядки. По их примеру очень скоро даже многие боярские фамилии — особенно молодёжь — сменили одежду на польскую или европейскую, и аккуратно подстригли бороды. Стало хорошим тоном знать латынь и польский язык, быть знакомым с культурными новинками Европы, вести себя более раскованно.
Изменения отнюдь не были косметическими. В моду входил приоритет опыта и талантов над родовитостью. По приказу царя Фёдора были торжественно сожжены разрядные книги и уничтожен опасный обычай местничества — когда гражданские и военные должности распределялись только между боярами согласно древности рода и заслугам их предков.
Были упрощены и сделаны более рациональными органы государственной власти и система налогообложения. Увеличился вес в армии полков нового строя — которые на полях сражений были гораздо сильнее традиционной поместной конницы и стрельцов с казаками. Основанная царём Фёдором типографская школа стала зародышем будущей Славяно-греко-латинской академии.
Страна встала на путь масштабных реформ. Вероятно, планы Фёдора Алексеевича были весьма масштабными. Но судьба распорядилась иначе.
Царица Агафья умерла через неделю после первых родов 28 июля 1681 года — спустя год после свадьбы. Младенец-наследник, царевич Илья, пережил мать всего лишь на неделю. Смерть супруги и сына привела царя Фёдора в тяжелейший шок и подорвала его и без того слабое здоровье. Он успел жениться во второй раз, на Марфе Апраксиной — но скончался спустя два месяца, 7 мая 1682 года.
На историческую сцену вышли его братья Иван и Пётр, и сестра Софья. Из схватки за власть победителем вышел самый младший из сыновей Алексея Михайловича — Пётр Алексеевич. Будущий первый император Всероссийский, царь-реформатор, прорубивший окно в Европу.
Что было бы, продлись недолгое правление Фёдора и Агафьи дольше?
Ориентация на прогресс, борьба с дремучими пережитками и раскрепощение общества — это прекрасно. Вот только образец для подражания был выбран смоленской царицей и её августейшим супругом не самый лучший.
Общество Речи Посполитой было в конце XVII столетия более современным и свободным, чем русское — но оно ускоряющимися темпами отставало от передовых стран Европы. Хуже того — оно было поражено опасными дефектами: презрением к интересам государства, эгоизмом и самодурством, беспомощностью центральной власти, религиозным фанатизмом. Веком спустя всё это приведёт к разделам Речи Посполитой между Россией, Пруссией и Австрией.
Сохранись курс Фёдора и Агафьи — русская аристократия рисковала проникнуться не только полезными, но и вредными чертами современного им польско-литвинского менталитета.
Пётр Великий был жёсток и жесток. Он сломал старое русское общество об колено, погубил бессчётное количество поданных. Вместе с явными пережитками он разрушил немало полезного и даже перспективного. Однако он сделал образцом для подражания не декадентствующую шляхту Речи Посполитой, а немцев, голландцев и англичан - людей самых передовых стран тогдашнего мира.
Именно благодаря этому Россия одолела гениального шведского короля Карла XII — который до того ходил по просторам Речи Посполитой как у себя дома, не обращая особого внимания на попытки сопротивления шляхты и союзных ей саксонских войск. Россия превратилась в мировую державу первой величины — и спустя неполных сто лет поглотила большую часть некогда великой соседки без особенных затруднений.
А ведь всего этого могло не быть — окажись судьба единственной русской царицы из Смоленска менее трагичной.
Увы, история — жестокая особа.
С другой же стороны, даже ограниченное и недолгое наступление царя Фёдора и царицы Агафьи на замшелые традиции готовило почву для петровских преобразований. Уже Василий Голицын, фаворит царевны Софьи и «министр иностранных дел», одевался и вёл себя как европейский аристократ — что было немыслимо при консервативном дворе Алексея Михайловича.
Петру Алексеевичу по следам Фёдора и Агафьи многое удалось сделать проще и быстрее, чем если бы он встал на путь европеизации первым. И это — наверное, самое важное историческое наследие несчастных супругов на русском троне.