- Саперов надо вызывать.
- Всем назад!
- Ким, стоять!
- Серега!
Корейцев, на полном серьезе, иногда называют сомами. Это некрасиво, но причина вполне понятна: широкое лицо, не самые широкие глаза и усики, чаще всего растущие по самым краям верхней губы. У нас сом был один, и звали его, чаще всего, Кимом. Хотя имя у него оказалось самым простым и русским – Сергей. Потом мне пришлось познакомиться с Сашей Паком и Лазарем Ивановичем Кимом, узнав, что сами русские корейцы очень любят давать детям именно добротные русские имена.
Ким и я друг друга вроде как не любили. Ему выпало быть единственным духом у всего призыва два-шесть, а осенний призыв девяносто шестого года в 66-ом ОПОНе, особом полку оперативного назначения, людьми оказались своеобразными. Не отвоевав ни месяца в первую чеченскую и попав дослуживать пять последних на границу с Ичкерией, в девяносто восьмом, сами себя считали крутыми парнями и все такое. Не все, конечно, врать не стоит, но многие. И, прямо очень-очень, любили рассказывать нам, духам, как тяжело было служить с прошедшими первую чеченскую. Прямо ужас и потому вам должно быть радостно от того, как вам легко.
«Легко» выглядело так, что широкое смуглое лицо Кима, увидевшего нас, первых пятерых «молодых» второй роты, перестало улыбаться только после недели с нашего приезда на заставу в село Первомайское. И то, потом она появлялась постоянно, если, конечно, никто не залетал. А залетали постоянно.
Ким ходил в караулы, сам проверял посты, ведь дедам по сроку службы не положено, пусть побегает шаристый кореец, сам наводил расправу, застав кого-то спящими, сам проводил разъяснительную беседу после пропаж магазинов с патронами. Кима мой призыв откровенно не любил, но справиться с ним не получалось. «Темную» устроить Сергею не позволяли деды с черпаками, а один на один низкорослый крепкий «слон» ухайдакивал любого духа.
- Чего, Гафуров, хочешь что-то сказать?
Гафуров перевелся из второй в разведку, где-то через месяц после стычек с Кимом. Еще через полтора он приехал в сопровождении начполка и, ногой выбив только-только установленную теплую дверь, заявился с сослуживцами к нам в палатку.
Ким, читая замусоленного Корецкого и улыбающийся разборкам Лиса с ворами, смотрел на гордо стоящего Гафурова как на говно. Дедовщину у нас никто не отменял, но дедовщина имела свои законы. И если разведка не хотела схлестнуться с целым батальоном срочников-ганцев, отдыхающих перед караулом, стоило оставить разборку сам на сам. Так и вышло.
Старший Ефимчик, старший сержант и старший двойняшка, разведку искренне ненавидел. То ли за показную крутость единственного оставшегося у нас спецназа, то ли за звездюли, прописанные ему с братишкой парнями в афганках как-то на КМБ. Старших разведчиков сегодня не оказалось, а младшие с Ефимчиком связываться откровенно не желали, хотя и стремались такого расклада. Характер у Ефимчика сложился буйный, мускулы деревенско-большими и крепкими, а еще он имел младшего брата-двойняшку, дебила дебилом, но зато с железным здоровьем. Так что все взгляды-как-на-говно им пришлось пережевать и дождаться Гафурова.
Гафуров, всем своим каким-то собачье-жалким лицом так и говорил о собственном нежелании драться и сожалении о рассказанном новым товарищам. Но разведка же, «тэ!» и честь подразделения специального назначения. Так что Гафурову пришлось все же решиться и:
- Пойдем, поговорим.
Ким, засунув плоские широкие ноги в короткую кирзу, довольно оскалился всем своим соминым лицом и встал:
- Ну, пошли.
Батальон отправился в сортир за фермой, прятавшей заставу, дружно, но все же в рассыпную, палиться перед офицерами и комполка не стоило. Гафуров пожалел о сказанном минуты через полторы. И красиво оно не выглядело. Наш типа-туалет, оплетенный камышом, в то утро никто не чистил. И кровь, кровь на выбитом зубе и расквашенном лице в результате перемешалась с… с тем самым, что Ким видел в Гафурове. Говорили, что потом Гафурыча пришлось переводить куда-то очень далеко и стремно. Мол, от таких разведчиков спешил избавиться даже сам комполка.
А еще Ким каждое утро отправлялся в ИРД, инженерную разведку дорог, с кинологом и группой охранения. Порой на дороги подкидывали всякие плохие и опасные штуки. Дагестан пока дремал, но август девяносто девятого и дагестанская война, начинавшая вторую чеченскую, были уже близко. Вот тут-то и…
- Саперов надо вызывать.
- Всем назад!
- Ким, стоять!
- Серега!
А Ким закинул кошку, четыре загнутых гвоздя на веревке и подтянул к себе сверток, облаянный спаниелем. И ничего там не обнаружил, от слова «совсем».
Перед Горагорском мы стояли на какой стоянке в степи. Пыль осела, пропадала под потоками воды из колодцев, вычерпываемых досуха нами, желающими отмыться. Вместе с пылью пропал мой вещмешок. А вещмешок, если разбираться, штука очень нужная. Пришлось пойти искать, хотя учитывая колонны чужих частей, шедших с нами, дело было глупое.
Тут-то я и увидел Кима в последний раз.
- Здорово.
- Здорово.
Мы схлестывались тогда, на Первомайке, два раза. И оба раза проиграл, хотя явно должен был справиться. Но уж как вышло. И мы с ним друг друга не очень любили.
- Есть курить?
- Ага.
Ким достал пачку «Космоса», мы закурили, разговорились и, как-то само собой, рассказал ему про пропажу. Он попросил подождать и ушел. Вернулся и принес мне совершенно новый большой рюкзак с совершенно новыми вещами внутри.
- Ну, давай, художник, - Ким широко улыбнулся, показав редкие крупные зубы, - береги себя. И удачи.
- И тебе.
И когда уже шел к грузовику, вдруг вспомнил:
- Ну вот нарисуй дорогу, бэтэр и как я с кошкой ищу взрывчатку. У меня сестренка маленькая, третий класс. Ей понравится… Нарисуешь?
Девяностые, война и пыль
Девяностые, война и продажная любовь
Девяностые, война и женщина на войне
Полная версия книги тут