Борис Петрович, или просто дед, проживал-доживал в малонаселённой отдаленной от райцентра деревне. Летом ещё ничего, весело было, если веселье вообще возможно в 78 лет. Наезжали дачники и интересные дачницы, и вся природа вокруг жила, и что-то постоянно происходило – двигалось и шумело. Совсем другое настроение держалось у деда в противоположные дачному сезону полгода – зимовал он в одиночестве. Раз в неделю бывала автолавка – такой магазин на колёсах с просроченными товарами и удвоенными ценами на них. И один раз в месяц почтальон привозил пенсию. Ещё телевизор развлекал, но только в хорошую погоду; в дождь или снег ничего не было видно, словно за экраном тоже выпадали осадки – рябило и шипело, как снаружи дома. Всё живое временно умирало на долгие месяцы. Зима, как один бесконечный пустой день. И Борису Петровичу тоже хотелось умереть до весны. Если бы знать как?
Он был не сказать, чтобы совсем одинок. Два раза в год – весной и осенью наведывалась дочь с зятем и подарками. Отца она любила, когда вспоминала. Очень занятая женщина, несёт службу в департаменте социальной защиты. Наверное, поэтому из-за одного Бориса Петровича чистят километры дороги от снега, и возят не свежие продукты. Но возят же? Обычно, уезжая, через пару дней, отдохнув и надышавшись воздуха, дочка обещала привезти отравы – крысы людей совсем не боялись, ей казалось, что они повсюду.
- Не надо. Я к ним привык. Пусть живут, - говорил хозяин заботливой дочке.
Когда уезжали гости, дачники и улетали птицы, оставались только крысы. Они неспешно передвигались по дому по своим, должно быть важным, делам. Особенно любили смотреть на огонь. Когда дед затапливал печь, и за неплотно прикрытой дверцей, начинало шевелиться пламя, собирались все, садились в тёмном углу, и смотрели, будто в кино. Только глаза светились отраженным оранжевым светом. Поэтому дед всегда знал, сколько у него подпольных жильцов, обычно от десяти до двенадцати, но бывало и больше.
Раньше, когда только крысы пришли к деду жить, началось бессовестное воровство. Тащилось все, что могли переварить маленькие ненасытные желудки. Причем если судить по количеству украденного, брали либо впорк, либо, просто потому, что крысы. Тогда дед стал оставлять еду в одном углу – отходы, в надежде нормальные продукты сохранить. И, удивительное дело, постепенно кражи прекратились. Грызуны привыкли к легкой дармовой пище, обленились и успокоились. Зачем напрягаться, если в столовой два раза в день кормят, а то и чаще. Когда Борис Петрович обедал курицей, например, кости сразу без расписания летели в угол, где тут же начинались потасовки с руганью – мясо любят все.
Дед называл приживальцев – демократы. При демократах жизнь совсем испортилась: умерла жена, пришли болезни, родная деревня обезлюдела, завелись крысы. То ли дело раньше, и женщины ему улыбались, а теперь мимо смотрят, или жалеют взглядами. Ещё такое политическое прозвище было дано крысам из-за воровства. Они-то потом красть перестали в отличие от демократов, но название осталось.
Пошевелит, бывало, дед в печке для лучшего горения, обернётся и спросит: «Ну что, демократы, какой фильм сегодня дают?» А зрители только глазами удивленно хлопают, как бы отвечая: «Ты чего, старый, ополоумел? Какие фильмы? Огонь ведь?»
Временами, когда подрастало новое поколение грызунов, нарушался баланс интересов и прав. Молодняк, вместо того, чтобы передвигаться вдоль стен никому не мешая, гулял свободно по всей комнате, и ещё норовил залезть на кровать, где мягче. Тогда в ход шло проверенное воспитательное средство – валенки. После нескольких точных или не очень, без разницы, бросков, животные опять уходили в тень, и не досаждали. Понятливые все-таки существа.
Ранней весной приехала дочка с подарками и зятем. В этот раз яд она купить не забыла.
- Они тебя заразят чем-нибудь страшным.
- Жалко вроде, - отвечал дед.
- Ты что, умереть хочешь?
- Не знаю.
Женщина сама насыпала отраву в крысиную столовую. Вечером к печке никто не вышел, и на следующий день тоже. Дочка уехала удовлетворённая, спокойная за папину судьбу.
Через четыре дня почтальон обнаружил тело Бориса Петровича. Умер он, сидя за столом на кухне. Мёртвые глаза смотрели в угол, где на полу лежали нетронутыми две котлеты, немного изюма и кусок черничного рулета.