В эпоху Застоя цензура не видела ничего зазорного в показе не_работы на работе. Вот вам рязановский «Служебный роман». С чего, по сути, начинается повествование? С широкомасштабной, талантливо отснятой сцены дамского прихорашивания-раскрашивания…на рабочем месте. Замечу – все эти пригожие фемины даже не задумываются о том, что совершают нечто противоречащее КЗоТу. Они вовремя прибежали в свой оупен-спейс, перемигнулись с приятельницами и – давай наводить красоту. В едином порыве - всем коллективом. «Это – уже обычай, традиция, я бы сказал - ритуал», - говорит нам закадровый голос Новосельцева. Идём далее.
Секретарша Верочка на работе вяжет, сплетничает, покупает сапоги и продаёт добытые в «боях» импортные шмотки. Симпатичная, но…активная общественница Шурочка с невероятным усилием припоминает, что она, собственно, из бухгалтерии. Блондинка Оленька Рыжова успевает не только писать длинные, прямо как в Галантном Веке, письмена «любимому Юре», но и шастать по окрестным торговым точкам. Оказывается, тому есть рациональное объяснение, полностью извиняющее Олю – перерыв в магазине трагическим образом совпадает с перерывом в родном статистическом управлении.
Впрочем, и сама начальственная мымра Калугина – супер-профи и женщина-камень - именно во время рабочего дня совещается с мудрой Верочкой на предмет блайзеров, батников и актуальной комбинаторности. И в тот момент, когда Людмила Прокофьевна стала уже просекать все тонкости женского обаяния, в помещение нахально вваливаются посторонние фигуранты – энергичная Шура и снулый Новосельцев, изнывающий под тяжестью бронзовой лошади. То есть, они тоже «гуляли» во время работы.
В милом (и невероятно талантливом!) позднесоветском кино хождение на службу, в контору, лабораторию,... изображалось, как рутинная обязанность, которую надо срочно чем-нибудь заполнить и расцветить. Скажем, сплетенками или продажей импортных сапог. Или – служебным романом, собственно говоря. Вспоминаем монолог Новосельцева: «Как всем известно, труд облагораживает человека. Поэтому люди с удовольствием ходят на работу. Лично я хожу на работу только потому, что она меня облагораживает». Произносится это с таким сарказмом, что всем становится ясно – …денег у Новосельцева нет, но очень хочется.
Мол, такая работка может лишь облагораживать. Ничего более. И фраза о труде звучит издевательски. Вроде как я говорю правильные словечки, как тут принято, а на самом деле в кармане у меня – громадный, сочный кукиш! Я была тогда ребёнком, но очень хорошо помню, как ржали зрители в темноте кинозала именно над этой фразой. Ещё бы не глумиться – общественный пафос к тому времени сделался попросту смешным, как, впрочем, и понятие «трудовой подвиг». Да. В газетах о труде писалось «высоким штилем»...
А в НИИ-шных курилках обсуждали модного Кафку, запретного Севу Новгородцева с Би-Би-Си и, смакуя Marlboro, высмеивали дикцию «дорогого Леонида Ильича». Потом дамочки бежали примерять итальянские полусапожки немыслимого – ужасно буржуазного - колера и вида. Как же не бежать-то? Сотрудница из соседнего отдела отдаёт буквально за бесценок – ей не влезли, а ведь отстояла трёхчасовую очередь в ГУМе! Вчера днём и отстояла, пока мы в отделе кадров чью-то Burda Moden листали. У мужчин – свои интересы. «Как наши сыграли? …У тебя есть знакомый автослесарь? …Пивка? Пошли, пока начальство дрыхнет!»
Зина Корзина (с) 2014