Слово «понедельник» оказалось едва ли не ключевым в советском культурном пространстве 1960-х. «Понедельник начинается в субботу» - так звучал призыв-лозунг, обозначавший стиль жизни космического десятилетия. Он же, этот лозунг, сделался «модным» смыслом жизни. Культ любимой работы: вкалывать интереснее чем отдыхать.
Пахать на романтически-обожаемом нейтрино-уловителе стало не просто общественно-полезным, но и актуально-стильным, как причёска-«бабетта» или нейлоновая рубашечка Made in France. Затем слово «понедельник» прозвучало в иной, гораздо менее романтической, трактовке: «Вроде не бездельники и могли бы жить - им бы понедельники взять и отменить...!».
И, наконец, в том же 1968 году вышел культовый фильм конца эпохи - «Доживём до понедельника». Характерно, что многие исследователи называют именно 1968 год - концом Оттепели. Разумеется, связывая это с событиями в Праге-68.
Тут всё гораздо сложнее - если сравнить, к примеру, журналы «Юность» 1959-1967-х годов и потом взять этот же самый журнал 1968-1969-х, то в последних номерах будет гораздо больше красивых, выспренних слов, часто скрывающих цинизм и скуку разочарованного человека. Хотя, большое дело всё ещё делалось и песни в походах пелись от души.
В «Юности»-69 вообще львиная доля публикаций была посвящена грядущему 100-летию В.И.Ленина. Посему другие исследователи говорят, что именно эта громкая, всем тогда надоевшая возня вокруг ленинского «стольника» была окончательной точкой невозврата - когда все силы уходят на митинги, работать уже неохота.
Наверное, правы вторые, потому что в 1968-м ещё многое было возможно остановить и не допустить, а Прага-68 так и вовсе ни при чём, просто в 1990-е годы среди пожилых мэтров сделалось модно говорить фразу: «Эти танки проехались по всей моей жизни! Я больше не мог верить этой власти!»
Тем не менее, в «Доживём до понедельника» уже совершенно не чувствуются суровые, но свежие ветра 1960-х - в показанном мире и есть тот самый убаюкивающий, но стабильный Застой. Если бы не костюмы, можно было бы предположить, что на экране, по меньшей мере, 1975 год - этих мальчиков и девочек невозможно представить в походе или в науке - они уже опоздали на Праздник Жизни.
Они закончат школу и состарятся в поисках своего-персонального-счастья (пишем, что счастье - это труд во имя Родины, а сами - скачем доставать гарнитур-стенка). А правдолюбы выглядят либо дураками, как Огарышева, честно написавшая, что счастье - это дети; либо - подонками, как «положительный» мальчик-поэт Шестопал, идущий к Истине по головам и шеям.
Да, кстати, настоящие положительные персонажи тут начисто отсутствуют - брать пример больше не с кого. Учитель Мельников давным-давно устал, но продолжает играть роль непререкаемого гуру. Впрочем, хороший ли он человек? « —Завтра 20 лет, как Светлана Михайловна работает в школе. —Ну, соберём по трёшке, купим ей… крокодила» .
Скажет ли это нормальный мужчина и вообще - мужчина? А мужчина ли это? Чему может научить такой учитель? Говорить Высокие Слова о Шмидте, о революции, о Герцене и декабристах, о Жизни ради Идеала, а на деле - хамить и проявлять недюжинный, выработанный годами цинизм? Также показателен диалог с матерью мальчика-двоечника. Мол, не ноги ему надо развивать, а память. Свысока, гордо, по-королевски.
Или вот - девочка Наташа, выбравшая педагогическую стезю не то из-за любви к Мельникову, не то из-за того, что ей всегда нравилось ставить оценки. Нормальные, бытовые желания - выйти замуж за любимого мужика и выставить всем оценку. Но выспренние слова всегда наготове: «А Сыромятников списывает! Чужое счастье ворует!»
Далее? Условно-отрицательная героиня Светлана Михайловна. Обычная, типовая, никакая, с высоким - по моде 1960-х, пучком. Кстати сказать, точно такой же пучок она будет носить и десятилетие спустя - в моём школьном детстве было много таких пучконосных учительниц. Она страшно боится вильнуть и сбиться с Генеральной Линии Партии. И всегда будет бояться.
Отсюда шок от слов Огарышевой - учительнице реально стыдно (и страшно), что счастье одной из её учениц не в труде и не в борьбе за. Разумеется, всё дело в Генеральной Линии Партии и в произнесении правильных слов, которые уже стали догмой. Основной конфликт фильма, на мой взгляд, даже не конфликт поколений - Шестопал борется не столько с догматичной училкой, сколько с прагматиком Батищевым.
Шестопал - мальчик, который опоздал на 10-15 лет. Его стихи уже никому не нужны - в грядущих 1970-х поэтов будут слушать не на площадях, а на кухнях. Отсюда его мерзкие поступки - он инстинктивно понимает, что будущее за Батищевым - именно они, батищевы, окончательно отменят понедельники и сделают субботу смыслом жизни. Будут в 1970-х покупать гарнитуры, машины, кооперативные квартирки, добывать всяческий дефицит, вгрызаться в жизнь хищными зубками.
Потом - уже в 1980-х Шестопал выбежит на площадь, затребует перемен, устроит митинг ...против Батищева, как обычно. Тот уже станет начальником, смотается в загранку, удачно женится - на дочери партийного босса. Ну, и прочая дача в Жаворонках. Шестопал затеет разоблачение, прокричит стихи (которые вот-вот напечатают в полыхающем «Огоньке»). Чтобы на обломках и головешках всё тот же Батищев построил свой бизнесок. Понедельник? Нет! Пятница, детки!
Зина Корзина (с)
