Читайте Часть 1, Часть 2 повести "Кукла" в нашем журнале.
Автор: Сергей Лопарев
На следующий день Анна очнулась в больнице. Все тело невыносимо болело, словно вчера она как минимум поднималась на Эверест или другую подходящую гору с большим и тяжелым рюкзаком. Голова кружилась, губы пересохли и растрескались, глаза с трудом фокусировались на лампе под белым потолком.
Вскоре пришел врач, полный и добродушный, который, улыбаясь, поздравил ее с тем, что следов наркотиков в ее крови они не обнаружили, и, судя, по всему у нее был нервный срыв. Ее мать, добавил он, заявила, что у дочери припадок наркотического безумия и хотела, чтобы ее определили на принудительное лечение. Однако, к счастью, для этого нет оснований. Так что после беседы с психологом, они могут отправить Анну восвояси.
Анна с трудом слушала, что он ей говорил и пыталась вспомнить, что было вчера. Когда приехала скорая, они еще дрались с матерью. Ей вкололи какое-то успокаивающее, и далее все стерлось. Вспомнив, как она кусала и драла мать, Анна чуть улыбнулась, как жаль, что она не сделала этого сразу после совершеннолетия…
Потом ей скормили еще пару успокоительных таблеток от стресса, пришел психолог и предложил ей удобно устроиться на койке. Анна под таблетками и профессионально ненавязчивым голосом психолога расслабилась и рассказала ему все про аборт и куклу. Поначалу было страшно, но потом, поняв, что он не будет над ней смеяться, Анна стала доверчивой и открытой.
Когда она закончила психолог очень мило поговорила с ней. Она убедительно объяснила ей, что у многих женщин после прерывания нежелательной беременности бывают слуховые и зрительные галлюцинации. Ведь это сильный стресс и так рассудок пытается избавиться от тяжести совершенных поступков. Со временем, убеждала психолог, это пройдет и она снова сможет спокойно заниматься своими делами. Анне порекомендовали побольше общаться с людьми, не сидеть дома и ходить на личную терапию.
Анна покорно пообещала слушаться, взяла визитку психолога и рецепт на успокоительное, и отправилась гулять пешком. Чувствовала она себя еще не очень хорошо, но, усевшись в кафе, и глядя, как за окном льет холодный осенний дождь, Анна почувствовала, как расслабляется и успокаивается. С некоторым смущением она вспоминала про свои игры с куклой, как разговаривала с ней, показывала картины. Потом сердце ее захлестнула печаль. Если бы она не сделала аборт, то не было бы необходимости притворяться перед самой собой. Она бы растила настоящую, а не выдуманную дочку, гуляла бы с ней, играла, пела песенки и рассказывала сказки. Конечно ей было бы тяжело одной растить ребенка, но ведь есть социальные пособия, и не она первая, не она последняя.
Допив кофе, Анна подняла воротник пальто и раскрыв зонтик отправилась домой. Идти было недалеко, дождь закончился, и она решила не брать такси, а пройтись. По дороге она проходила мимо городского рынка и, вдохновившись секундным импульсом, решила заглянуть на него.
Осенью здесь было гораздо меньше продавцов, чем летом, а большинство посетителей распугал дождь. Однако под одним из старых деревянных, потемневших от времени навесов от непогоды, обнаружился кукольный мастер, в окружении пары десятков своих удивительных кукол.
Анна вначале было даже испугалась. Вдруг сейчас это сумасшествие с говорящей куклой вновь продолжится? Но потом сказала себе, что должна быть смелой и пора уже преодолевать себя. Так что Анна, храбрясь, подошла и поздоровалась. Старик было принялся предлагать ей посмотреть товар, но надев очки и присмотревшись к Анне вдруг узнал ее. Они опять разговорились и Анна, рассказала ему, какие необычные вещи с ней произошли с его мастерски сделанной куклой. Ведь она так похожа на настоящего ребенка. Анна даже призналась ему в совершенном аборте. Сейчас, после разговора с психологом, ей почему-то было легко говорить об этом.
Услышав об аборте у старика внезапно задрожали руки.
- Скажите, тихо сказал он, - а если бы вы могли изменить события прошлого, вы бы снова так поступили, или решили бы оставить ребенка?
- Ах, конечно же, оставила, - не слишком вдумываясь ответила Анна. - Я много передумала за последнее время. Дура я была, что так поступила. Да что уж теперь говорить.
Старик зачем-то обернулся, чтобы осмотреться и еще тише сказал ей:
- Ну так, тогда вам выпал удивительный шанс, моя дорогая.
Анна, перестала рассматривать кукол и удивленно посмотрела на него:
- Шанс изменить прошлое? Что за чепуха?
- Нет-нет, - потряс он перед ней узловатым старческим пальцем, - прошлое изменить нельзя, это не в наших силах. Но можно поменять кое-что в настоящем. Вам удивительно повезло, моя дорогая, что именно вы купили ту куклу. И, если уж, вы на самом деле не хотели бы терять ребенка, так не теряйте его теперь. Потому что та кукла и есть ваша дочь. По крайней мере душа ее точно в ней. Иначе бы она с вами так не могла говорить. Это исключительно редкий случай.
Анна почувствовала, что у нее задрожали ноги и бешено забилось сердце.
- В каком смысле, моя дочь? - шепотом спросила она. - Ведь ее больше нет.
Старик снова осмотрелся и поманив ее пальцем зашептал почти в самое ухо.
- У всех людей душа есть, милая моя. У взрослых, душа взрослая, а у детишек, особенно маленьких, совсем крошечная и ничего не понимающая. Жалко мне их очень этих малышей, которые умерли не родившись. Так я их души в куклы вкладываю. Так они хоть подрастут немного, перед тем как дальше идти. Только этого почти никто не замечает. Не слышит их голоса. Только те, у кого кровь родная - те могут слышать. Так что, считай, повезло тебе, что купила ты именно куклу с душой своей дочки. А может не повезло, а просто ты ее услышала, только не поняла сразу. Они ведь плачут обычно, хотят к маме, страшно им, непонятно что вокруг.
Анна в ужасе откачнулась от него на пару шагов:
- Нет, нет, этого не может быть. - залепетала она, пытаясь закрыться от него руками. - Как же это, откуда, как вы можете их души вкладывать в куклы.
- Да я, девонька, в больнице работаю, - грустно сказал ей старик. - Я бачки с малышами нерожденными из операционной выкатываю. А душе, ей много места не надо. Иногда кусочка пуповины или волоска хватает. Их я выношу и в куклы вкладываю. Кому в сердце, кому в голову, кому в глаза. Некоторым в ручки или ножки. Каждому по его характеру. Вот у твоей дочки за каждым глазиком по кусочку лежит. Чтобы легче на мир смотреть было.
Анна со всей силы укусила себя за тыльную сторону ладони, чтобы не завыть от ужаса.
- Что же, - тихо спросила она, и глаза ее метались по морщинистому лицу старика, - Это все на самом деле, и вы меня не обманываете? Это мне не привиделось и там, дома, в кукле, душа моей дочери?
- Именно так, милая моя, именно так. Да ты сердце свое прочувствуй. Не голову, она холодная и мусором всяким набита, а сердце. Сердце оно живое и теплое. Сердцем всегда знаешь самое главное, если разрешишь ему тебе говорить. Отставь голову в сторону, девонька, и сердце слушай. Это самое верное.
Анна не прощаясь отвернулась от старика, прошла несколько шагов по мокрому асфальту и вдруг бросилась бежать, что есть сил под заново пошедшим осенним дождем.
Через несколько кварталов, выбившись из сил и промокнув насквозь, Анна остановилась. Бежать было некуда - от себя не убежишь. “Хныкать и бегать туда-сюда бессмысленно” - холодно сказал строгий голос, похожий на материнский, у нее внутри. “Тебе нужно разложить все по полочкам и понять что дальше делать. Без этого получается только хуже. Все летит кувырком.”. “Хорошо, - согласилась с голосом Анна. - И что делать?”. “Найди место, где можешь спокойно посидеть с полчаса и подумать”.
Еще какая-то часть личности взвыла при этом, что надо срочно бежать, но Анна железной рукой приказала ей замолчать. Там, на городском рынке, после слов этого старика, какая-то часть ее переломилась или сгорела. И что-то родилось новое - решительное, жесткое. “Наверное, это умерло детство”, - подумала Анна. “Пора становиться взрослой”.
Анна зашла в небольшое кафе, заказала большую чашку фруктового чая и, повесив мокрый плащ, уселась приводить мысли в порядок.
- В первую очередь - сказала она себе, надо понять, что я думаю про девочку и это колдунство старика с куклами. Правда это или нет? Если нет - то прав психолог и мне надо смирно кушать таблетки и ходить на длинные беседы про аборт. А если правда - то все в этом мире сильно сложнее чем казалось раньше.
- Сердце-то тебе говорит, что все, что сказал старик верно - сказало сердце. - Да, согласилась Анна. - Раз так, то к черту психолога и таблетки. Хотя с обычной точки зрения я сошла с ума. Верить в живых кукол, уловленные души и все прочее. С другой стороны, если я могу признать, что это сумасшествие, то может быть я не то, чтобы и сильно сумасшедшая? Итак, примем это так, как есть. Как бы безумно это не выглядело. Значит, у меня сейчас есть моя дочь, чья душа находится в теле куклы. И это - моя главная ответственность и задача. Это - не одна из игрушек, а полноценная личность. Хотя и очень странная. Что мне теперь делать?”
Анна взяла салфетку, нашла в сумочке карандаш для бровей и деловито написала:
- Убить себя;
- Сдаться врачам для принудительного лечения;
- Сбежать куда-нибудь подальше;
- Вернуться к дочери и заботиться о ней.
Несколько секунд она рассматривала короткий список, потом решительно смяла салфетку и встала.
- К черту! - громко сказала она на все кафе, вызвав несколько недоуменных взглядов и, оставив пару монет, быстро вышла на улицу.
Разгром в квартире, конечно, никуда не делся и Анна с неудовольствием перешагнула через груду мусора на входе, которую они создали с матерью, пока катались в ненависти по полу. Окинув взглядом запустение, Анна внезапно подумала, что цвет обоев и вообще стиль квартиры, богемно-художественный, такой милый раньше, теперь ей совсем не нравится. Как не нравится и расстановка мебели и она сама.
Анна не разувалась и, осторожно перешагивая через разбросанные вещи, пошла в гостиную. Это был самый страшный для нее момент. Пока Анна поднималась по лестнице к квартире, ее вдруг обожгло мыслью - а если мать разбила или унесла куклу, в которой … унесла Марию?
- Тогда я ей горло вырву, - хмуро пообещала неизвестно кому Анна, и перешагнула порог гостиной.
Мария лежала за диваном и глаза ее слегка блестели, как будто она плакала.
- Здравствуй, крошка, - тихо сказала Анна, опускаясь на колени около нее, и бережно беря девочку на руки.
- Здравствуй мамочка! - закричала девочка, и Анна ясно и четко услышала эти слова, и сердце ее словно сжалось на секунду, а потом горячее, быстро забилось от волнения.
- Мамочка, я так боялась, что ты не придешь. Что тебя совсем забрали плохие люди. Я плакала и звала, но тебя все не было. Тут было так страшно без тебя, мамочка!
Анна, мягко улыбнулась ей, сглатывая слезы:
- Конечно я вернулась, детка. Как я могла не вернуться? Теперь мы с тобой не расстанемся. Мамочка тебе обещает.
Она наклонилась и поцеловала дочку в едва теплый гладкий лоб. Сердце вновь обдала жаркая волна радости, и Анна поняла, что чувствует и себя и ощущения дочери. Пусть у нее тело куклы, но она все чувствует, что с ней происходит.
Улыбаясь, Анна устроила Марию у себя на коленях и еще долго рассказывала ей какие-то смешные вещи, читала сказки и стихи наизусть, сколько могла вспомнить. Только ближе к вечеру, когда Мария погрузилась в дрему, она позволила себе переодеться в сухую одежду и тихо-тихо, чтобы не разбудить дочь, начала убираться. Периодически она подходила к ней и гладила ее волосы или целовала в лоб.
После этого дня жизнь Анны снова сильно изменилась. Или, вернее, сильно изменилась она сама. Она продолжала долго играть и разговаривать с Марией, но только теперь это были игры не для Анны, а для дочери. Она починила, насколько было возможно, поломанный кукольный домик и склеила разбитые игрушки. Мария при одной мысли о том, что сломанных кукол мама куда-то навсегда унесет и выбросит, впала в истерику. Так что Анне поневоле пришлось купить краски, клей, полистерол, строительный фен, чтобы размягчать и гнуть пластик и еще кое-что из инструментов и материалов.
Несколько дней Мария наблюдала как Анна увлеченно вырезала детали из пластика, нагревала и гнула их, склеивала, грунтовала и раскрашивала. На последнем этапе Анна неожиданно вошла во вкус и работала тщательно, самыми маленькими кисточками, прорисовывая детали лиц, волоски, поры кожи и складочки мышц. Самым трудным были глаза, но с этим она тоже справилась.
После восстановления всех кукол, Мария спросила - так ли ее саму сделала мама, и почему остальные ее дочки еще не разговаривают - это оттого, что они слишком маленькие? Чувствуя растерянность и стыд, Анна постаралась замять этот разговор. Объяснить разницу между неживой куклой и Марией она пока не могла. Но девочка разницу поняла.
Наступила зима, счет в банке постепенно истощился и Анна вернулась к работе. Из университета ее давно выгнали, прислав сухое неодобрительное письмо, но Анна его почти не читала. Теперь у нее было много других дел, но, тем не менее, работала она сейчас даже более продуктивно, чем раньше, некогда было лазать по сайтам со смешными картинками и болтать с друзьями в социалках. Анна сделала скромный ремонт и перестановку, безжалостно выбросила броскую мишуру и плакаты с подростковыми поп-кумирами. На них больше не хотелось ни походить, ни стремиться переспать с ними.
Когда наступила зима, гулять с Марией стало гораздо проще. Анна одевала дочь в плотный комбинезончик и так закутывала, что видны были только глаза. В таком виде она могла носить девочку где угодно и ни у кого не возникало вопросов.
Зато у девочки с каждым днем было все больше вопросов и на многие из них Анне ответить было очень трудно. Почему солнце светит? Откуда берутся дети и куклы? Почему ветер дует? В сказке у девочки был папа, а у меня папа есть? Откуда трава растет? Что такое горячо и холодно? Как все двигаются, а я нет? Почему только ты меня слышишь? А у тебя есть мама? Как научиться летать с птицами?
День шел за днем, цепочки сплетались в недели, месяц сменялся месяцем. Анна рассказывала девочке о людях и та впитывала все, как губка воду. И постоянно находила у себя отличия от обычных людей. Она не могла пользоваться своим телом, не кушала, не пила, не дышала, ее слышала и понимала только мама.
Анна давно уже спрятала кукол в дальний шкаф, чтобы и случайно они не попадались на глаза Марии. Игры с ними они переросли обе. Анна очень боялась того времени, когда придется честно отвечать на вопросы дочери. Анна говорила себе - “Пусть еще один день у моей дочери будет без этого груза”. И втайне плакала о своей глупости. Гуляя с Марией, Анна представляла, какой бы она могла быть в своем человеческом теле сейчас - маленькая девочка с пухлыми щеками, открытым от удивления ртом и прозрачными синими глазками. Как бы она причесывала ее, покупала новые платьица и обувку взамен ставших маленькими. Будучи куклой Мария, конечно, не росла.
К весне Мария стала редко разговаривать, замыкалась в себе и часто просила Анну, чтобы та посадила ее на подоконник к холодному стеклу. Мария не боялась холода и не могла упасть, и Анна оставляла ее даже на несколько часов, пока та сама не звала мать.
Мария смотрела не отрываясь на мир за стеклом, на машины, людей, больших и маленьких, уверенных в себе и с трудом стоящих на ногах. На степенных и толстых и на шумных и непоседливых. На тех, кто таскает с собой трость или зонтик и тех, что возит игрушечную машинку или огромного плюшевого медведя в половину себя ростом. Смотрела и молчала думая о чем-то своем. Анна боялась спрашивать.
Она с головой уходила в работу. Теперь у нее появилось и время и силы для искусства. Она купила новые краски, светодиоды, провода для них, и прозрачный пластик-гель. Она рисовала и лепила картины, подсвечивая их изнутри, что делало их зыбкими, загадочными, призрачными.
Туманные или дождливые пейзажи с развалинами и неясными тенями за деревьями и камнями. Иссиня-черное и серебристое небо в россыпи разноцветных звезд, что бросала щедрой горстью пожилая женщина, плачущая самоцветами в набегающую волну, темного моря, под поверхностью которого искорками вспыхивали глаза темных силуэтов.
Все ее работы были наполнены чем-то спрятанным, скрытым, темным, болезненно-хищным. Тени и призраки прятались в темноте и были недобры. На свет они не рисковали показываться. Люди, если и были, то выглядели уставшими или старыми. Как сама Анна.
Потом пришла весна и зимняя хандра обеих отошла на время под воздействием солнечного света, прорастающей вокруг жизни и пения птиц. Анна посадила дома в горшочки цветы и салаты и Анна часами наблюдала за тем, как проклевываются крохотные травинки, как выпускают листики. Она то и дело звала маму, чтобы показать новый росточек и поделиться радостью. Анна улыбалась и была счастлива, слушая незатейливые ее восторги.
Потом Анна стала выезжать за город на велосипеде, пристегнув к себе Марию покрепче. Там она расстилала покрывало и девочка могла наблюдать за кипучей жизнью насекомых в травяном ковре луга или хвойной подстилке леса. Сама Анна в это время загорала под солнышком, впитывая тепло жизни. Марии в таких поездках хватало впечатлений и ее тоска отступала.
Когда пришло лето с его жарой Анна стала чаще выбираться на пляж, где рядом с водой было не так жарко и можно было, искупавшись, охладиться. В один из таких дней они как обычно отправились на пляж возле озера. Обычно там собиралось немало других людей, боровшихся с изнывающим зноем купанием.
Анна расстелила покрывало, достала книжку, бутылку с водой, крем для загара и с удовольствием растянулась под солнцем, подставляя его лучам свое красивое гладкое, бронзовое тело. Марию она пристроила в сидячем положении с края покрывала, чтобы она могла видеть весь пляж.
Слушая плеск волн и голоса играющих невдалеке детей Анна задремала и видела что-то очень хорошее и доброе. Вот только в конце она услышала крики дочери, и некоторое время еще ей снилось, как она встает и идет в соседнюю комнату успокаивать Марию и петь ей какую-то песенку.
Потом Анна вдруг как-то разом проснулась, осознав, что лежит не в постели дома, а на пляже и кричит Мария как-то совершенно отчаянно и взахлеб, так как не кричала еще никогда раньше, даже в ту самую первую ночь. Анна вскочила на покрывало оглядываясь по сторонам. Ее замутило и закружилась голова, похоже она перележала больше чем стоило под солнцем.
Невдалеке она увидела нескольких ребятишек лет 4-5, сидевших кружком вокруг чего-то распластанного на земле. Оттуда долетал беззаботный детский смех, смешивавшийся с криком Марии. Анна в несколько прыжков оказалась там, фурией ворвалась в кружок, разбросав детей в разные стороны и выдернула Марию из рук малышки в купальнике, всю перемазанную фломастерами. Девочка непонимающе вскинула на Анну глаза, и увидев ее оскаленное лицо немедленно заревела.
Анна бросила взгляд на Марию и ахнула - дети, стащившие Марию с покрывала похоже уже давно играли с ней на свой лад. Обрезали половину волос, пытаясь вероятно сделать прическу, намалевали что-то жуткое на половину лица, полагая, что делают макияж и обрезали ножницами платье, оставив несколько глубоких прорезов на кукольных руках и ногах.
Анна закричала от боли и страха, а к ней уже бежали встревоженные родители детей, опасаясь за них. Борясь с желанием избить этих, в сущности, ни в чем не виноватых детей, Анна бросилась к своим вещам, сгребла в сумку покрывало и одежду и поспешно погнала велосипед прочь от этого проклятого пляжа, подальше от хнычущих детей и их родителей, которые кажется намеревались выяснять отношения с ней - зачем она так грубо себя вела, и что собственно произошло.
Мария, которую Анна судорожно прижимала к себе продолжала кричать, вся переполненная каким-то ужасом, отчаянным, нерассуждающим, который поглотил сейчас всю ее целиком. Анна отъехала на пару сотен метров от пляжа, потом бросила велосипед в канаву и залезла в кусты, под деревья, утешать Марию. Она гладила ее, целовала, пыталась влажными салфетками стереть фломастеры, из этого конечно ничего не выходило. Через полчаса укачивания Мария немного оправилась от шока и даже смогла разговаривать. Она рассказала маме, что пока та спала дети бегали мимо, и заметили ее. Им стало интересно и они тихонько унесли Марию. Она поначалу сильно обрадовалась, еще никогда она не играла вживую с другими детьми - только видела как это происходит у других.
Поначалу все было замечательно они играли в чаепитие и обед в ресторане. Мария поначалу не знала как объяснить, что она не может пить и кушать, но оказалось, что дети все отлично поняли и поили и кормили ее только понарошку. Потом они гуляли по зоопарку, состоящему из чьего-то щенка и древесной улитки и знакомились с мягкими игрушками детей. Игрушки, правда, не умели разговаривать и Мария поняла, что они совсем неживые, как и те куклы, с которыми ее мама играла в самом начале.
А вот потом дети решили поиграть в салон красоты и началось что-то совсем неприятное. Когда ей разрисовывали красным маркером нижнюю половину лица, Мария хихикала и ей было смешно. Но потом они зачем-то решили обрезать ее красивые волосы, которые мама тщательно и очень осторожно расчесывала, чтобы не повредить и не вырвать ни одной волосинки. Мария сначала робко, а потом все громче просила их остановиться, но дети хихикали, толкали друг друга и Мария поняла, что они ее совсем не хотят слушать. Она заплакала, когда увидела свое отражение в игрушечном зеркале - теперь она была совсем некрасивая, с перемазанным лицом и криво торчащими волосами. А потом они начали резать ее одежду и ей стало совсем страшно. Она почувствовала, как ножницы протыкали ее тело и просила их остановиться и плакала уже не переставая. Но они все резали и резали ее и только смеялись. А потом какой-то мальчик начал ковырять ее глаз, пытаясь его оторвать и еще захотел открыть ее и посмотреть, что у нее внутри. И тогда Мария закричала так, что мама наконец проснулась и услышала ее.
Анна рыдала сама и не могла остановиться, баюкая на руках маленькое тельце и боль и горе раздирали ее сердце. “Это я во всем виновата” - безостановочно шептала она сама себе до тех пор пока Мария не спросила сквозь слезы, со страхом в голосе - “Мама, а ты будешь меня теперь любить, такую некрасивую?”.
Продолжение следует...
Нравится повесть? Поблагодарите Сергея Лопарева переводом с пометкой "Для Сергея Лопарева".