Мне милый Боже дай терпенья!
Направь и сбереги в дороге.
И пусть найдут отдохновенье
Судьбой натруженные ноги.
Ты помогал мне часто-часто.
И разум сберегал в пучине,
Когда оторванный от счастья,
Я дрейфовал - один,
На льдине!
Когда всё было -
Только ПРОТИВ,
Сквозь силы научил смеяться
Ведь ты стоял всегда напротив.
Меня учил ты улыбаться...
О. Томило
- Как можно привыкнуть к боли? - Сэм изнурённо вздохнул, затем продолжил. – Боль можно даже полюбить. Боль, будто женщина, чем больше её любишь, тем сильнее она тебя терзает. Ты словно попадаешь в замкнутый круг, в котором всякое твоё действие, возвращает каждый раз к началу. Ему не важно, выберешь ты путь вперёд, или сдашься, повернув назад – итог всегда будет один. Вернувшись в точку, где страдание опять наберёт свою силу, она заставит тебя кружить по замкнутому кругу. Оставив за тобой право выбирать лишь скорость этого кружения.
Он зажмурился. Затем, приоткрыв глаза, посмотрел куда-то вдаль, словно пытаясь нечто понять.
-У Вас есть закурить? Я не курил целую вечность. Когда столько времени приходится путешествовать, то невольно учишься ценить те вещи, которые в прошлой жизни, казались чем-то обыденным.
Рамона укоризненно взглянула на путешественника:
- Курение убивает. Вы знаете об этом?
- Действительно, как я мог это забыть, - оживился Сэм. – Пожалуй, это то, что мне нужно. Так есть ли в вашем мире хороший табак?
Рамона улыбнулась, затем привстала и позвала прислугу. В зал вошли два лакея. Она быстро шепнула одному что-то на ухо, затем вернулась в кресло. Первый лакей вышел, а второй остался стоять поодаль Сэма. Через некоторое время первый вернулся, неся в руках огромную красноватую шкатулку удивительной работы. Разобрать из чего была сделана шкатулка, Сэм не мог, но он оценил её изящество и мастерство создателя.
- Вы абсолютно уверены, что желаете этого? Насколько я поняла из Вашего рассказа, Вам не всегда известно, как долго придётся пробыть в том или ином месте? – вопрошала хозяйка дома. Сэм, утвердительно кивнул:
- Более всего на свете, сударыня, я желаю сейчас закурить.
Дама подняла взгляд на лакея, и он поднёс шкатулку ближе к гостю, приоткрыв её. Сэм взял одну из нескольких сигар, лежащих внутри. Слегка размяв, он поднёс сигару к лицу и, с жадностью вдохнув аромат, ненадолго зажмурился от наслаждения. Аккуратно срезав край сигары, он поднёс к ней зажигалку и медленно разжёг. Затем взяв сигару в рот, продолжая раскуривать, он придержал под кончиком сигары огонёк пламени, вырывавшийся из зажигалки. Чуть наклонившись вперёд, он вынул сигару изо рта, внимательно осмотрел её - равномерно ли она разожглась и тут же, для полной уверенности, он подул на разожжённый край. Потом, уже с полным удовлетворением, развалившись в кресле насладился пьянящим тяжёлым ароматом.
Рамона с интересом наблюдала, не мешая гостю. Ей доставляло удовольствие созерцать его красивые движения. Улыбнувшись, она продолжила разговор:
- Вы удивительно ловко умеете обращаться с регалиями. Но это был аванс, не обольщайтесь. В этот раз, я полагаю, Ваш путь будет более предсказуемым.
- Вы хотите сказать мне, что в этот раз мне будет позволено узнать о том, куда меня забросит Дыра? – посмотрев вальяжным взглядом спросил путешественник.
- Не совсем так. Даже совсем не так, я бы сказала. Однако, у Вас там ещё будет возможность насладится любимыми сигарами. Ну и разумеется хорошим кофе.
Сэм очнулся от дикой головной боли, в какой-то постели. Рядом сидел доктор, поодаль стоял вчерашний лакей, и женщина преклонных лет, со скорбным лицом. Сфокусировав зрение, он присмотрелся. Да, точно, мужчина, стоявший рядом с этой женщиной, был тем самым лакеем, который накануне находился рядом с Рамоной. На этот раз, одет он был в обычную белую рубашку и классические, слегка зауженные, брюки. Только выправка напоминала о том, что ранее он мог служить при знатном доме.
Доктор ещё раз взглянул на Сэма, а затем на прибор в своей руке, и по-доброму пробурчал:
- Ну и напугали Вы нас батенька. Давненько Вас так не заносило на виражах. Я уж думал, что все. Тю-тю.
- Я гонщик? – удивляясь своему новому голосу спросил Сэм.
Доктор недоуменно поднял брови, затем лицо его преобразилось от смеха, но он сдержанно ответил:
- Ещё тот гонщик, Антон Андреевич! Ещё тот! Вы у нас гонщик по жизни. Уж сколько я перевидал гонщиков, но с Вами, пожалуй, сравниться мог только Джим Кларк.
- Спасибо, доктор, - перебила его дама, не дав закончить. И тут же обратилась к Сэму. – Когда ты уже угомонишься Тони? Все твои обещания пустой звук! Я устала. Я ужасно устала, Тони. Каждый раз, как только ты выходишь из дома, я молюсь о том, чтобы ничего не случилось. И каждый раз одно и тоже! Когда же ты осознаешь, что жизнь всего одна?
- О! Мадам, уж я-то как раз осознаю смысл жизни гораздо сильнее, чем Вы могли бы представить, - невесело усмехнулся Сэм. Но продолжить дама ему не дала.
- Я не мадам, а твоя мать! Не смей разговаривать со мной столь язвительным тоном! Отныне ты ни шагу не сделаешь из дому один. Алекс будет сопровождать тебя повсюду. И если понадобится, даже в уборную. Я устала от всех твоих безумных поступков, - и она резко развернулась к двери. Затем, обращаясь к мужчине, которого Сэм видел лакеем на том памятном приёме, продолжила:
– Пойдёмте со мной, Алекс. Надеюсь, и доктор скоро присоединится к нам за чашечкой кофе. Тебя, Тони, я тоже жду.
Оставшись наедине с доктором, Сэм устало вздохнул, а затем спросил:
- Какой сейчас год-то?
- Тысяча девятьсот шестьдесят восьмой, батенька, - и, приподнимаясь со стула, видимо уже самому себе, повторил:
Тысяча девятьсот шестьдесят восьмой, - потом, вспомнив ещё что-то, продолжил, обращаясь к Сэму. – И не пугайте так, пожалуйста, Елизавету Прокопьевну - она уже не в том возрасте, чтобы так волноваться. Ваши беспамятства доводят её до отчаяния, ведь она чудесная женщина. Чудесная! Всего Вам доброго, Антон Андреевич! Всегда буду рад видеть Вас в добром здравии. Вы удивительный человек. Удивительный!
Доктор вышел. Оставшись один, Сэм решил осмотреться. Самое главное, он чувствовал, что это был его мир. Остальное уже не так беспокоило. Да, время другое, и он не в собственном теле. Но где теперь тлеет его собственное тело он не знает, вероятно оно уже давно развеялось пылью и разнесено ветрами. Сэм присел на кровати. Комната была небольшой: у окна стоял письменный стол, по-видимому антикварный, обычная кровать, да напротив её шкаф, с огромным зеркалом во весь рост. Попытавшись встать, Сэм резко ощутил боль в левой ноге. От неожиданности он взвыл. Взглянув на себя, он увидел выступившую кровь на набедренной повязке и, от появившегося чувства тошноты, рухнул обратно на кровать.
Дверь приоткрылась и показался Алекс.
- Вам нужна помощь, Антон Андреевич? – услужливо произнёс он. – Может Вам кофе сюда принести?
- Вы и здесь лакеем работаете? – зло спросил Сэм.
Алекс сделал пару шагов внутрь комнаты и непринуждённо продолжил, словно не расслышал вопрос Сэма.
- Каждый раз, когда это происходит с Вами, мне приходится напоминать о том, что доктор рекомендовал Вам вести дневники. Это помогает. Но каждый раз Вы упорно отказываетесь. Подумайте о том, насколько Вам самому было бы легче после таких приступов. Но Вы не слушаете, ни его, ни меня, ни Елизавету Прокопьевну.
- Для чего Вы здесь? – перебил его Сэм.
- В каком смысле? – удивлённо спросил Алекс.
- В прямом. Я видел Вас тогда у Рамоны.
- Опять двадцать пять! Антон Андреевич, успокойтесь, отдохните. Может быть постараетесь сами все вспомнить. Сейчас Ваше воображение играет с Вами. Мы ведь знакомы уже не первый год. Отдохните пока, если я понадоблюсь - зовите. Может быть Вам все-таки принести кофе?
Сэм отмахнулся. Затем оживившись, попросил:
- Не могли бы Вы помочь мне подойти к зеркалу.
Алекс молча кивнул, подошёл и поддержал Сэма. Превозмогая режущую боль, Сэм сделал два шага. В зеркале перед ним возник образ здоровенного, крепкого мужика. Такого полярника, с обветренным загорелым лицом, глубокими морщинками вокруг умных глаз. Украшением мужского образа были серебристо-рыжая борода и косая сажень в плечах. Но определить возраст этого красавца было сложно. Здоровенная фигура говорила о том, что он ещё достаточно молод и готов к приключениям, но испещрённые морщинками глаза и серебристая шевелюра указывали на достаточный опыт. Последняя надежда на сходство с собой у Сэма была утрачена. Он, из-за навалившейся на него усталости, упал на кровать и зажмурился. Дыра как всегда была непредсказуема.
Дождавшись, когда Елизавета Прокопьевна с гостями допьют кофе и попрощаются с доктором, Сэм позвал Алекса и постарался расспросить о своём прошлом. Но ничего особенного он не услышал. Родился, учился, женился. Уехал в длительную командировку, жена не дождалась. Вот тогда с ним и произошло то, что до сих пор не могут понять. Начались непредсказуемые срывы. И после каждого из них - страхи и беспамятство. Доктора ничем помочь не могут, говорят, что все это результаты стресса. Только время и любовь близких способны вернуть его в нормальное состояние. Илья Львович, тот самый доктор, рекомендовал начать писать о том, что происходит с сознанием. И это вроде как начало помогать.
- И что? – перебил его Сэм. – Я что-то пишу?
- В том то и дело, что да. Я и сам видел неоднократно. Строчите как сумасшедший! Однако, прочитав, Вы их уничтожаете, Антон Андреевич. Затем успокаиваетесь на какое-то время, и при малейшем напоминании о чем то, снова впадаете в беспамятство. Причём, каждый раз по-разному. Вот также произошло и в последний раз. Никто до сих пор не знает, что случилось с Вами накануне, на самом деле. Вы схватили очередную рукопись и куда-то умчались в ночь. Наутро Вас нашли на другом краю города с осколком стекла в ноге. Вы куда-то бежали в горячке, кому-то что-то пытались доказать. Милиционеру пришлось Вас хорошенько приголубить, прежде чем Вы успокоились. До сих пор не знаю, как этот доходяга умудрился утихомирить Вас.
Алекс внимательно слушал, пытаясь осознать, как все эти события могут быть связаны с Дырой. То ли мозг дурачит его, то ли он уже умер? Может это в загробной жизни воображение так играет с человеком, за то, что отняло у него жизнь настоящую? Он ещё раз внимательно взглянул на Алекса. Сомнений быть не могло – в доме Рамонды был он. А то, что Рамонда настоящая, Сэм никак не сомневался. Их встреча не плод воспалённого воображения его Сэма. А сам Сэм тем более не может быть выдумкой какого-то Антона Андреевича. Который по возрасту, хоть и выглядит в зеркале гораздо старше самого Сэма, но родился лет на двадцать позже. Это точно. Выбора у него не было, приходилось полагаться на обстоятельства. В одном Дыра была права, кофе тут есть предостаточно, возможно найдутся и сигары.
Из коридора выглянула Елизавета Прокопьевна.
- Вот Вы где прячетесь, Алекс, а я уже заскучала. Как тут наш герой, все продолжает разыгрывать беспамятство? – она перевела взгляд на сына. – Тони, милый! Давай поскорее закончим этот спектакль и вернёмся к нормальной жизни. Я так устала от всего этого и хочу отдохнуть. Я не могу жить в вечном страхе и напряжении. Постарайся вспомнить, если ты действительно ничего не помнишь. Неужели ты даже меня не помнишь?
Сэм пристально смотрел на женщину и молчал. «Сказать о том, что происходит на самом деле - это верный способ загреметь в психушку. Притвориться вспомнившим? Но как это сделать, когда он ничего не знает о «милом Томи», а окружающие не проливают свет на обстоятельства. Необходимо было понять, как долго Дыра продержит его в этом месте. Помня свои прошлые воплощения, он осознавал, что незаметным его уход для «милого Томи» не пройдёт. А жаль будет пожилую мать - вероятно она действительно любит сына. Однако, следует учесть, что в этот раз Дыра послала за ним надсмотрщика. А ведь надсмотрщик не изменил свой облик! Возможно, это новая игра, и, может быть, даже последняя.»
- Поднявшись однажды, уже не боишься подняться вновь, - сказал Сэм.
– Алекс, помогите мне ещё раз, я бы хотел присесть за письменный стол. Возможно, что я что-то вспомню сам. И не беспокойтесь, оставьте меня одного. Если мне понадобится ещё помощь, я позову.
1 марта 2017 г.