Прожила с ним 50 лет. На золотую свадьбу в Омск старшая дочь привезла большой плоский телевизор из Питера. Собрались дети, внуки, соседи по дому. Гости кричали "Горько!", дед вставал, чмокал ее в щечку, говорил:
- Мы теперь вот так. Наше дело стариковское.
Через два дня дочь улетела в Ленинград, а на третий она собрала вещи и ушла от него. К подружке, Эмилии, зашла напротив, сказала:
- Милечка! Сил моих больше нет. Я его 50 лет терпела, неужто и дальше терпеть? Он же все соки мои вытянул. Он же как пил-то, когда молодой был? А как гулял? А житья мне не давал. Не могу больше, пойду.
И ушла. Скиталась по детям, по знакомым, угла своего не имела. Всем было не до нее, все пытались ее вернуть.
Она говорила:
- Только-только жизнь моя началась. В книжках читала "счастье-счастье". Вот у меня теперь и - счастье.
Дед подлавливал ее, где мог:
- Что ж ты, Зоя! Сколько прожили... Стыд-позор на старости лет. Вернулась бы что ли. Ты ж не бездомная.
Всегда мирная, зыркала на него глазами:
- Сам себя обстирывай, а я тебе не раба и не служанка больше. Лучше бездомной, но за то на свободе.
А через полгода умерла. Вернулась, когда его не было дома, упала и умерла.
Дед плакал. На похоронах подходил к каждому, жаловался:
- За что же она так со мной? Жили-жили. Детей вырастили. Внуков вырастили. Бросила. Ушла от меня. Разве хорошо?
Когда ехали с кладбища, подсел ко мне в автобусе. Помолчал, потом сказал:
- Она симпатичная была, Зоя. Очень симпатичная. Только вот, - помялся, - носик был у нее... не того...
Я посмотрел удивленно.
- Не того, понимаешь... Носик у нее был уточкой. Мне это 50 лет покоя не давало. Хорошая женщина была, добрая, симпатичная, я любил ее. А носик уточкой. Понимаешь, Илья?