Знаете, я никогда до этого не писал какие-то заметки или дневники. Не знаю даже почему. Быть может, особой надобности не было, быть может, боялся, а может быть, просто не хотел привлекать к себе особого внимания. Но однажды в моей жизни случилось нечто настолько невероятное и пугающее, что не запечатлеть это на страницах моего походного дневника было бы просто преступлением.
Зовут меня Пётр Лебедев. Я аспирант. Работаю на историческом факультете МГУ. Нет, нет, что вы! Паблик «Студент-историк» создал отнюдь не я. Это был мой одногруппник, если уж на то пошло. Ну ладно -– ближе к делу.
Угорали мы с ребятами в одно время по теме Первой Мировой. Задротами были жуткими. От простых мемов в духе: «Первая Мировая – это дело Принципа» – до серьёзных исторических исследований и курсовых работ на такие темы, у которого у среднестатистического обывателя бы волосы на голове встали дыбом. А было нас всего шестеро: Женька, просто гикнутый на Вердене, Макс, знавший характеристики «Марка пять» лучше собственной «шестёрки», Антон, тёкший уже от одного упоминания пулемёта Максима или «Трёхлинейки», Димка, орущий с мемов про Керенского, Эдик, всё время таскавший с собой зачем-то карту битвы при Пашендале, и, собственно, лидер всего этого батальона Бочкарёвой – я.
Так уж получилось, что после успешно закрытой сессии мы решили как следует отдохнуть и набраться сил. Но, в отличие от нормальных людей, вместо того, чтобы просто понежиться на солнышке, мы решили рвануть на раскопки. Причем не на какие-нибудь, а на самые настоящие места боевых действий – в крепость Осовец.
– Ты что, лучше места найти не мог, что ли? – упрекнул меня Женя по пути на вокзал. – Ты представляешь, сколько мы туда плюхать будем на поезде? Да ещё и в плацкарте!
– А по-моему, здорово! – возразил Антон, поправив лямки здоровенного походного рюкзака. – Там же столько всякого добра немецкого можно найти! Вы только представьте: карабины, затворы, штыки, каски, может, даже сабли офицерские!
– Ну не знаю... – задумался Эдик. – Там наверняка уже всё перекопали. Да и не уверен, что нам кто-то даст там что-то ковырять.
– Не дрейфь! – вмешался в беседу Макс, обойдя толпу провожающих. – Как будто там кому есть до этого дело. Мы же там не динамитными шашками всё перепахивать будем. Мы аккуратненько, как сапёры. Да и металлоискатель имеется.
– Надеюсь вы тыкать в землю лопатами со сего размаху не станете? –усмехнулся Дима. – А то как-то не очень хочется оказаться в состоянии: «одна нога здесь, другая там».
– Ой, глядите-ка кто в набат забил! – передразнил ворчуна Антон. –Столько мест боевых действий перекопали, а он в какой-то крепости ломом тыкать боится.
– Эй, юные Карнарвоны, – рассудительно буркнул я, показав в сторону нашего вагона. – Давайте-ка вы свои раскопки в поезде обсудите. А то нас сейчас пассажиры загрызут.
Перечить моему наставлению ребята не стали. Суетливо достав свои билеты, мои верные гвардейцы подошли к контролёрше и принялись один за другим исчезать в вагоне. Я же, как истинный командир, пошёл последним. Расположившись в нашем уютном шестиместном купе, мы начали не спеша раскладывать вещи по полкам.
– Чур моя верхняя! – сказал я, со скоростью звука забросив свой увесистый рюкзачище наверх.
– Ну и скотина же ты, Петя! – закачал головой Антон. – Я тоже хочу наверх!
– Там ещё вторая осталась, – указал на противоположную койку Эдик, пряча рюкзак под сиденье. – Тем более есть ещё выше с твоей же стороны. Чего ворчать-то?
– Раз так, тогда я по серёдке, – пожал плечами Дима, снял кроссовки и, закинув рюкзак на вторую полку, начал карабкаться наверх. – Всяко лучше, чем внизу пресмыкаться.
– Вы есть будете? – спросил Женя, доставая из рюкзака бутерброды, бережно обёрнутые в фольгу.
– А чего ж нет-то! – радостно воскликнул я. – А ну-ка, парни, накрывай на стол!
В общем, не стану я описывать весь процесс нашей трапезы. Скажу лишь, что провели мы время весело: пили, ели, хохмили, вспоминали приколы из студенческой жизни, мемами обменивались, кто какие в Интернете видел, порой даже до дискуссий исторических доходило. А поезд всё ехал и ехал, мимо проносились золотистые поля, густые леса провожали нас шелестом своей раскидистой листвы, мы видели, как солнце утопает в холмах, отворяя двери Её Высочеству ночи. Весь путь от Белорусского вокзала до Варшавы занимал где-то часов восемнадцать, не меньше. Но наш путь хоть и был долгим, но за игрой в карты, анекдотами и, конечно же, сладким сном под ни с чем не сравнимый стук колёс поезда он пролетел незаметно.
– Молодые люди! – басистый тембр нашего проводника – Юрия Анатольевича – прозвучал словно гром среди ясного неба. – Варшава скоро. Собирайтесь потихоньку.
– Ой... - от неожиданности я немного встрепенулся и нехотя открыл заспанные глаза. Потянувшись и издав протяжный стон, словно только что вскарабкавшийся на льдину тюлень, я пробормотал: – Хорошо. Спасибо, Юрий Анатольевич!
– Чего там такое? – полусонное лицо Антона показалось из под одеяла. Он посмотрел вниз. – Большевики, что ли, остановили?
– Сплюнь! – проворчал Макс. – Проводник это был. Приезжаем скоро.
– Ну что – давайте собираться потихоньку, – предложил я, кое-как надев свои помятые джинсы. – Дим, собери пока всю нашу утварь, Тоха – на тебе рюкзаки.
– А я чего? – возмутился Женя.
– Ты пока карту смотри, как добираться до крепости будем, – сказал я, передав Женьку навигатор. Включив его, наш проводник быстренько проложил маршрут и сказал:
– Нам сначала надо до Белостока доехать. А там до Осовца рукой подать.
– И сколько до Белостока? – спросил Эдик.
– Часа три где-то, – рассчитал Женя. – До Осовца потом час ещё ехать. В общем, нормально. Днём там уже будем.
– Ну пойдём тогда, – сказал Макс, взвалив на плечи увесистый рюкзак с нашим археологическим барахлом. – Чем раньше уедем, тем раньше приедем.
– Сам Цицерон бы лучше не сказал, – усмехнулся я и, захватив свою сумку, скомандовал: – Ну, вперед, мои легионеры!
– Ага, – проворчал Дима. – Только в Тевтобургский лес не заведи, Квинтилий Вар ты наш недоделанный.
– Цезарь, я легионы не чувствую! – продолжил шутку Антон. – Публий, у тебя их нет!
Признаться, одна из моих любимых шуток. Баян, конечно, но тем не менее. Тогда я ещё умел смеяться. Я даже представить не мог, что вскоре нам всем станет не до шуток.
***
Когда люди хотят немного поспать, они обычно считают овец, козликов, зайцев и прочую животину. Но историки – люди особенные. Они считают русско-турецкие войны. Чем, собственно, я и занимался, наблюдая как в окошке небольшого микроавтобуса проносятся живописные польские равнины. Дорога была невыносимо долгой и нудной: батарейку на телефоне тратить было нельзя, планшет уже давно сдох, а в мафию и карты со мной больше играть никто не хотел. Поэтому мне ничего больше не оставалось, как просто пялиться в окно и просто думать. Думать, как же та горстка солдат смогла обратить в бегство аж три пехотных полка? Сколько мужества должно было быть у этих обреченных на смерть солдат, чтобы подняться во весь рост и дать последний бой врагу? Для меня на тот момент это оставалось загадкой.
– Эй, Петь, кажись, приехали уже! – сидевший рядом со мной Женя принялся тормошить меня, отчаянно дёргая за куртку. Я встрепенулся и посмотрел в окно. Не соврал – автобус выехал на ухабистую дорогу, вдали которой виднелись небольшие заросшие холмики. Сомнений не было - холмики представляли собой ни что иное, как заросшие остатки некогда могучей крепости Осовец.
– Ну слава Богу! – проворчал Макс. – А то я уже себе весь зад отсидел. Красный, наверное, как советский флаг.
– Ты хочешь, чтобы мы это проверили? – засмеялся Эдик.
– Быстренько мы, конечно, добрались, – рассудительно подметил Антон. – Я думал будем трястись, как селедки в бочке.
– Это ж не Москва, Тоха, – сказал Дима. – Это там ты родиться, прожить и умереть в пробке успеешь, а здесь – «Жух!» – и ты уже на месте.
– Давайте-ка здесь высадимся, – предложил я, указав на полуразрушенный одинокий каземат, стоявший неподалёку от основных строений крепости. Ребята согласились. Водитель спокойно заехал на обочину и остановился, дав нам время не спеша собрать наши археологические пожитки.
Ребята один за одним выносили оборудование и скидывали его в одну кучу: палатки, котелки, рюкзаки, лопаты, металлоискатель, кисточки, скребки, ножи – всё летело в сторону обочины. Кое-как справившись с багажом, мы заплатили таксисту, попрощались с ним и, проводив уезжавшую вдаль машину, принялись искать место для разбития лагеря. Поиски не заняли много времени: Макс наткнулся на довольно-таки ровную полянку неподалёку от центральной части форта. Мы все решили, что так будет удобнее проводить раскопки и далеко ходить с инструментами, в случае чего, не придётся.
– Ну ничего себе! – покачал головой Эдик, осматривая потрёпанные стены памятника истории. – Сколько же повидали эти развалины...
– Да уж... – вздохнул Антон. – Не представляю, что чувствовали эти ребята, когда немцы начали всё из мортир обстреливать. Жуть! Ты только посмотри - живого места не осталось.
– Это точно, – закивал Макс, прикоснувшись к красной кирпичной кладке. – Время не щадит никого. А ведь какое-то время о них было вообще запрещено говорить. Ну... О Котлинском и тех смельчаках, что в атаку пошли.
– Это же сколько мужества у них было, чтобы взять и подняться из... мёртвых... – задумался Женя. – Во народ был! Интересно, что бы они сделали, если бы узнали, что страны, за которую они сражались, больше... нет?
– «Идут они уже сто лет на Родину, которой нет...» – тихонько повторил слова одной песни Дима, потупив взгляд в землю. На душе как-то сразу стало тяжело. Будто валун упал в одночасье.
– Вечно ты пургу наводишь, Дима! – буркнул Антон. – Всё настроение испортил! А ведь ещё даже учеба не началась!
– Да ладно тебе, Тоха! Не бурчи! – упрекнул Антона Макс. Он взвалил на плечо лопаты и обратился ко мне:
– Петь, мне кажется, что под тем деревом самое то будет!
Я посмотрел влево. Место и впрямь было неплохое: широкие кроны одинокого дуба удобно закрывали небольшую площадку от палящих лучей солнца.
– Хорошая идея, – закивал я и направился в сторону дерева. Ребята молча последовали за мной. Пройдя несколько метров по узкой заросшей тропинке, мы скинули рюкзаки у корней величественного царя леса и принялись не спеша обустраивать лагерь. Эдик, Макс и Антон начали устанавливать палатки. Дима, сняв с топора походный чехол, пошёл рубить одиноко стоявшие осины и собирать хворост, чтобы разжечь хоть какой-нибудь маломальский костер. Женя взял на себя обязанности повара: вынув из рюкзака небольшой котелок, он повесил его на треногу и высыпал большую пачку макарон; залив содержимое водой и плюнув туда пару банок тушёнки, наш кок принялся разжигать костёр, чтобы побыстрее приготовить обед. Я же, удостоверившись, что каждый занят делом, пошёл осматривать казематы.
Я побывал во многих заброшенных крепостях и замках. Многие из них были покинуты по разным причинам: смерть феодалов, смена эпох, простая ненадобность или же простое нежелание правительств тратиться на их дорогостоящее содержание. Но ещё ни одна крепость на моей памяти не была покинута после столь страшных событий. Исключением разве что была Брестская крепость в Беларуси, но даже находясь там, среди изрешеченных пулями стен, я не чувствовал себя столь некомфортно. От стен старой полуразрушенной крепости буквально веяло смертью. Пустые чёрные глазницы казематов прожигали плеши в моём рассудке. Иногда мне казалось, будто вокруг меня витают души погибших в той страшной битве давно минувших дней. Многие думают, что придуманные в порыве больной фантазии крипипасты про демонов и всяких там Смеющихся Джеков являются настоящим воплощением ужаса. Как же они ошибаются. В истории бывали такие моменты материализации маниакальной фантазии человеческого разума, что по сравнению с ними убийца Джефф покажется смазливой девчонкой с милыми бантиками на голове. История Осовца была наглядным тому подтверждением.
От одной мысли, что могли чувствовать немецкие солдаты при виде настоящих живых мертвецов, на окровавленных гимнастерках которых с каждым кашлем оседали крошечные красные кусочки выжженных альвеол, по моей спине пробегали мурашки. Тем не менее они не помешали мне пройти вглубь тёмных закоулков заброшенных казарм. Внутри меня встретили только потрёпанные голые бетонные стены, и лишь свет из узких бойниц освещал мой путь. Сколько я пробродил по многочисленным коридорам и комнатам – не счесть. Скажу лишь только, что, когда я уже собирался покидать развалины, мне на глаза вдруг попалась железная дверь, затерявшаяся в глубине тёмных проходов.
Бог его знает, по какой причине именно она привлекла моё внимание. Чёрт поймёшь это человеческое мышление. Подойдя поближе, я сумел более тщательно осмотреть её. С первого взгляда – дверь как дверь. Таких в крепостях и фортах двадцатого века – пруд пруди. Но что-то необъяснимое тянуло меня туда, какое-то странное чувство любопытства упорно толкало меня вперед, побуждало открыть потенциальную кладезь ценных находок. Я и не заметил, как моя рука коснулась холодной металлической ручки. Лёгкое движение предплечья, и старая поржавевшая дверь с диким скрежетом отворилась, выпустив из тёмного чрева комнаты затхлый запах столетней давности. Идти внутрь сразу перехотелось. Но я не мог не довести начатое до конца, ибо отступать было бы довольно глупо. Да и потом – что я ребятам-то скажу? Я очень не хотел терять авторитет перед своими друзьями, поэтому, собрав последние крупицы воли в кулак, я вытащил небольшой фонарик и легонько нажал на кнопочку.
Тусклый свет в мгновение ока разогнал тьму. Перед моим взором открылся потрёпанный временами каземат. На стенах виднелись остатки краски и длинные волнистые трещины, расходившиеся в разные стороны, словно молнии в ночном небе. Неряшливо разбросанные по помещению предметы мебели и солдатского быта повергли меня в уныние: такое безответственное отношение к истории всегда оставляло рубцы на моей душе, ибо любой предмет, любое место, связанное с историей, было для меня священным. Это своего рода иконы для прихожанина. Нетрудно представить мою реакцию на удручающий вид этого исторически значимого места.
Тяжело вздохнув, я уже собрался уходить, как вдруг моё внимание привлекла небольшая лестница в дальнем конце комнаты, уходившая в подпол казармы. Решив, что будет не совсем правильным не заглянуть туда хоть одним глазком, я осторожно подошёл к спуску и посветил вниз фонариком. Ничего подозрительного внизу я в тот момент не заметил и не подозревал, что меня там может ждать не самый приятный сюрприз, поэтому смело начал спускаться вниз, аккуратно проверяя на прочность каждую ступеньку.
В подполье царила гробовая тишина. Лишь скрежет старых ступенек как- то нарушал мёртвую тишину заброшенного подвала. С каждым шагом тревога овладевала моим телом: ноги невольно начинали мандражировать, в животе возник вакуум, сердце стало биться чаще, дыхание слегка участилось. Фонарик был моей единственной спасительной веточкой в этом царстве мрака. Когда мои ступни коснулись пола, я начал потихоньку осматриваться. Поступь моих шагов сопровождала звонкая капель, ритмично оседавшая на сыром полу. Я всё шёл и шёл, пытаясь разглядеть хоть что-то в кромешной тьме. Но все мои поиски были безрезультатны – в такой тьме мне было трудно что-либо разглядеть даже с фонариком.
Я тяжело вздохнул, развел руками и уже собрался идти назад, как вдруг слева от себя я заметил странный силуэт. Тень была неподвижной, словно скала, и хоть я не видел, что это было там во тьме, я чувствовал, что его взгляд прожигает меня насквозь. Тяжело дыша, я медленно повернулся влево, навёл фонарик на стену и чуть не лишился дара речи. Ужас сковал моё тело. От неожиданности я ахнул и чуть-чуть подпрыгнул на месте. Передо мной сидел скелет в выцветшей, потрепанной форме русской императорской армии, который, обхватив двумя костлявыми запястьями «трёхлинейку», пустыми глазницами потрескавшегося черепа пялился в сырой пол подсобного помещения. На ногах всё ещё были запачканные кирзовые сапоги, разве что только чудом сохранившиеся спустя почти сто лет.
Немного придя в себя, я подошёл поближе и принялся осматривать этого бойца. Страх тут же сменился сочувствием. Мне стало по-настоящему жаль этого бедолагу, который до самого конца исполнил свой долг, но так и не смог вернутся на свою Родину. Родину, которая спустя каких-то три года отправилась на кладбище истории.
– Эх, братец, знал бы ты сейчас, каким стал мир... Ой... – на мою душу вновь упал здоровенный валун. Я медленно поднял глаза. Моё внимание тут же привлекла чудом сохранившаяся фуражка, на которой блестела слегка запыленная, поржавевшая от сырости кокарда. Решив, что было бы неплохо оставить хоть какую-то память об этом славном герое ушедшей эпохи, я достал ножик и аккуратно срезал ниточки, соединявшие кокарду с фуражкой. Знаю, я тогда поступил, как самый настоящий варвар и вандал, но какому историку не хотелось взять с места раскопок хоть какой-то сувенир на память? Тем более из такого известного места.
– Вы уж простите меня, господин часовой, – на моих глазах чуть не выступили слёзы. – Я поступил не по-офицерски. Я лишь хочу сохранить о Вас память. Ваш подвиг никогда не будет забыт.
Часовой ответил мне ожидаемым молчанием. От этого я почувствовал себя ещё большей скотиной. Сгорая от стыда, я спрятал кокарду в карман брюк и быстро направился наверх, чтобы поскорее добраться до родного лагеря.
***
Когда я-таки добрался до лагеря, на одинокие руины крепости уже опустился мягкий полумрак тёплого весеннего вечера. Солнце давно скрылось за верхушками деревьев, и теперь лишь яркий лунный диск освещал мне путь. В окружающем пространстве царила тишина – меня будто обуял непробиваемый вакуум. В тот момент я всё думал о том часовом, о той самой кокарде, что лежала в моём кармане. В какой-то степени я даже думал пойти назад и вернуть её прежнему владельцу, но жуткая усталость всё-таки сломила мою волю: кое-как забравшись на пригорок, я наконец-таки увидел родные палатки. Их освещал тусклый свет костра, возле которого сидела вся моя дружная компания и травила анекдоты.
Пробравшись сквозь кусты папоротника и иван-чая, я подошёл к костру и сказал:
– Привет, морды петлюровские! Как настроение?
– Здарова, Петь! – выпалил Эдик, передав мне порцию макарон с тушёнкой. Я бережно взял миску и уселся между Антоном и Женей. – Возьми, подкрепись!
– Есть успехи какие-нибудь? – спросил я, отправив в рот ложку макарон.
– Пока не очень-то много, но для первого раза сойдёт, – ответил Дима, показав мне заржавевшую немецкую каску. – Смотри какая красавица! Да как сохранилась хорошо! Видимо, когда немцы с поля боя бежали, один из солдат от страха выронил её.
– И вправду, вещь добротная, – со знанием дела закивал я, прикоснувшись к ржавой поверхности каски. – Николай Александрович точно оценит. А ещё есть что?
– Спрашиваешь! – выпалил Женя. Он осторожно развернул хлопчатобумажный кулёк и протянул мне потрёпанный штык-нож. – От Kar98. Совсем неподалёку в земле валялся. Солдат, скорее всего, пытался его в страхе на винтовку нацепить, но не сложилось как-то. Ножен, к сожалению, поблизости не было.
– Для начала очень даже неплохо! – закивал я.
– А ты чего-нибудь надыбал? – спросил Антон, подозревая, что я кое-что припрятал. – Колись!
– Да, Петь, покажь! – согласился Дима, заёрзав на месте от нетерпения.
– Да вот – кокарду нашёл, – ответил я, разжав кулак и протянув блестящий предмет в сторону ребят.
– Где ж ты такую кроху увидел, Левша ты наш? – засмеялся Макс.
– Да как-то случайно вышло. Ходил, бродил, зашёл в каземат, вижу - что-то в углу комнаты блестит. Ну я и подошёл, смотрю – кокарда, – соврал я.
– Везучий ты гад, Петя! – похлопал меня по плечу Антон. – Мы тут кочевряжились полдня, а он случайно нашёл! Ну точно с киркой в зубах родился!
– И с кисточкой в заднице! – засмеялся Женя. Все тут же подхватили его реакцию раскатистым хохотом.
– Может, на боковую? – предложил Дима, протяжно зевнув и потянувшись, словно кот. – Завтра как раз пораньше встанем. А то не видно ни черта уже – всё равно уже много не накопаем.
– Мудрое предложение, – согласился я, закивав головой. – Так, ребята, давайте-ка все по палаткам, и на боковую. Завтра с утра начнём с новыми силами. Вы инструменты все убрали?
– А как же! – уверенно выпалил Антон, заходя вместе с Женей и Максом в трехместную палатку. – Всё, как полагается.
– Отлично! – сказал я, открывая предбанник своей одноместки. – Завтра подъём в одиннадцать. Как позавтракаем, так и копать пойдём. Раз уже место нашли, значит, полдела сделано. Спокойной ночи, ребят!
– Ага, до завтра! – послышался приглушенный голос Жени.
Я снял кроссовки, аккуратно поставил их в уголке палатки, где стоял мой походный рюкзак, и, наконец, забрался в палатку. Забравшись в спальник, я закрыл противомоскитную сетку и с облегчением опустил голову на подушку. Уснуть я не мог довольно долго: на протяжении нескольких часов меня не покидала мысль о том скелете, что я нашёл в подвале казармы. Я не мог оторвать глаз от кокарды: я тщательно рассматривал каждую зазубрину на её поверхности, словно растворяясь в ней. «Может, зря я это сделал? – тревожные мысли никак не хотели отпускать меня из своих цепких лап. – Вдруг я наслал на себя какое- то проклятье? Чёрт... Поступил как вандал какой-то! Честное слово! Надо будет завтра её на место вернуть. Обязательно!» Я отогнал от себя все ненужные мысли, закрыл глаза и медленно провалился в сон.
***
Проснулся я от какого-то странного шума. Сначала показалось, будто бы мышь копошится, но потом, прислушавшись, я смог различить голоса своих товарищей. Они были явно чем-то удивлены: ребята вели оживленную беседу и всё время спрашивали друг друга, кто это может быть.
– Эдик, не трожь ты их! – отчетливо раздался голос Антона. – Не видишь, что ли – люди с реконструкции возвращаются! Ты им сейчас до лампочки!
– Хорош бузить! – прокричал в ответ Эдик. – Сейчас спрошу их – может, чего тоже нашли. С нами поделятся. Может, места какие знают.
– Они тебе что – грибники? – засмеялся Дима. – Давай-ка завязывай с этим! А то нарвёшься ещё!
– Что за чёрт? – спросонья пробормотал я и начал быстро выбираться из своего кокона. Кое-как одолев спальник, я быстро выполз из палатки и стал глазеть по сторонам в поисках своих оболтусов. Искать их долго не пришлось: я повернул голову вправо и увидел моих товарищей, стоявших на небольшом пригорке и что-то усердно рассматривавших вдали. Накинув на плечи тёплую кофту, я, ориентируясь по свету полной луны, поспешил к ребятам.
– Что у вас тут стряслось? – возмутился я, взобравшись на пригорок. –Неужто девятый легион наконец-то явился?
– Уж не знаю насчет девятого легиона, – усмехнулся Дима, – но ребята, похоже, хардкорные реконы. Аж ночью штурм крепости затеяли.
– Реконы? – с недоумением спросил я, окончательно оправившись ото сна. – Какие к чёрту реконы? Темень же кромешная на дворе!
– Ага, – согласился Антон. – Вот и я о том же. Вон – посмотри! Видишь тени вдалеке?
Я присмотрелся. К моему удивлению, в нашу сторону действительно медленно шли высокие тёмные фигуры, сминая невысокие заросли кустарника. Издалека не было видно лиц, ибо луна светила им в спину, но я отчётливо смог различить немецкое обмундирование времен Первой мировой: остроконечные каски, винтовки, противогазы – всё было по канону. Но что-то меня в этих фигурах настораживало. Что-то пугающее и тревожное было в их образах. Странно было то, что они вообще не реагировали на крики Эдика и тупо шли вперёд, ритмично отбивая походный марш. Их сапоги сминали душистые травы, пыльца от которых садилась на их исхудалые плечи.
– Вы оставайтесь пока в лагере, а я – за Эдиком, – выпалил я и, не дожидаясь ответа, побежал через густые заросли Иван-чая к нашему блудному археологу. Преодолев намеченное расстояние и кое-как пробравшись через заросли борщевика, я окликнул нашего горе-археолога:
– Эдик, чего они там?
– А? – Эдик на мгновение повернулся ко мне.
– Говорю, чего они там делают? Ты поговорил с ними?
– Не-а! – прокричал в ответ Эдик. – Прут как танки. Сейчас поближе подойду. Может, иностранцы какие-нибудь.
С этими словами Эдик вытащил из-за пазухи пресловутую карту битвы при Пашендале и с криками на ломаном немецком побежал к тёмным фигурам:
– Guten Nacht, deutsche Freunde! Was machen Sie hier? (Нем.: Доброй ночи, мои немецкие друзья! Что вы здесь делаете?)
Когда он достиг реконструкторов, цепи внезапно замерли. Наступила гробовая тишина. Я медленно подошёл поближе, чтобы разглядеть незнакомцев. Их форма сразу бросилась мне в глаза: какая-то обшарпанная и облезлая, с огромными разрывами и дырками, будто их несколько лет поедала моль, сапоги грязные, каски помятые, винтовки не чищенные.
«Кто ж так с формой обращается! – подумал я. – Реконы, блин!»
В это время Эдик продолжил расспрашивать незнакомцев на своем ломаном немецком:
– Wir sind Studenten. Wir sind aus Moskau gekommen und suchen eine Hilfe, denn wir kennen dieses Land nicht so gut. Und was suchen Sie hier? (Нем.: Мы студенты. Из Москвы приехали и ищем помощи, ибо мы не очень хорошо знаем страну. А вы что здесь забыли?)
Рекон ответил молчанием. Мы переглянулись и пожали плечами. Вдруг впередистоявший солдат стал медленно поднимать голову, словно собираясь что-то сказать. Смело подойдя поближе, я уже был готов к тёплому разговору по душам, как вдруг моё тело обуял какой-то первобытный животный ужас. Когда главный посмотрел на Эдика, моим глазам открылась жуткая картина, которая будет отравлять мой разум до скончания дней. Дыхание перехватило. В висках забурлила кровь. Кончики пальцев стали шёлковыми, как декоративные подушки в Версале. Ноги подкосились. Стук в висках отдавал по глазам, от чего мне приходилось часто моргать.
Это был самый настоящий живой мертвец: костлявые кисти крепко сжимали деревянное цевье и шейку ложи винтовки, через рваные брюки просматривались оголенные бедренные кости, на истёртых шейных позвонках висел разодранный противогаз с разбитыми стёклами, на потрескавшемся черепе была ржавая каска с характерным остроконечным шпилем. В его пустых глазницах горели маленькие красные огоньки, насквозь прожигавшие окаменевшего от страха Эдика. Напряженное молчание длилось секунд десять, не больше. Из ступора меня вывел жуткий, замогильный, душераздирающий голос покойника:
– Ihr Todd! (Нем.: Вашу смерть!)
Эдик даже не успел ничего сообразить. В считанные секунды скелет замахнулся и что есть силы пронзил его тело острым штык-ножом. Лезвие прошло сквозь плоть, словно масло, разрезав хрупкие мышечные ткани. Эдик вздрогнул. Слабый стон еле слышно соскользнул с его уст. Я видел, как на освещенную лунным светом траву посыпались ярко-красные капельки артериальной крови, в миг оросившей белые лепестки крошечных цветущих ромашек. Я окаменел от ужаса. Крик застыл в пересохшем горле. Остальные начали инстинктивно пятится назад.
Скелет тем временем, схватив до смерти перепуганного Эдика за кадык, обратил взор своих ярко-красных холодных глазниц на меня. В них не было ни капли жалости, сострадания, гнева или безумия. Лишь холодная жажда убивать.
– Sie müssen alle sterben! – замогильным голосом воскликнул он и показал своей костлявой кистью прямо на меня. – Diese Burg wird unser sein! Schnell! (Нем.: Они все должны умереть! Эта крепость будет нашей!)
Остальные мертвецы, повинуясь приказу командира, ускорились и, сверкая штыками, цепью двинулись прямо на нас. Топот сапог сводил меня с ума. Я не мог пошевелиться от ужаса. Ребята, растерянно смотря по сторонам, принялись метаться туда-сюда, в надежде найти выход.
– Они убили Эдика! – дрожащим от страха голосом пробормотал Антон, схватив воткнутую в землю лопату. – Ублюдки! Что это вообще за чертовщина?
– Живые мертвецы! Что тут ещё может быть непонятно?! – заорал Женя, пытаясь перевести дух. – Они со всех сторон! Вот чёрт!
– Надо драпать отсюда! – воскликнул Макс. – Как можно скорее!
– Куда? – спросил Дима. – Они нас всех перережут!
– В крепость... – сказал я, посмотрев в сторону казематов.
– Ты сбрендил? – воскликнул Антон. – Мы же загоняем себя в ловушку!
– У меня есть план, – успокоил товарищей я, нащупав в кармане кокарду.
– Какой? – с недоумением покосился на меня Дима, посмотрев назад. Мертвецы продвигались к нам всё ближе и ближе, окружая и оттесняя нас к крепости.
– Расскажу по дороге, – отрезал я. – А сейчас – за мной! Нам нужно попасть в крепость как можно скорее! Бегом!
Никто не стал мне перечить. Ребята один за другим сломя голову
бросились к казематам, спотыкаясь о многочисленные камни и кочки. Мы бежали так, как не бегали никогда. Казалось, сердце вылетит из груди, а лёгкие скоро свернутся в трубочку. Миновав дорогу, мы пулей влетели в пробитую стену каземата. В кромешной темноте я принялся лихорадочно искать казарму, в которой я обнаружил спуск в подвал.
– Куда ты нас ведёшь? – спросил Макс, отдышавшись. – Это же тупик!
– Ты придурок! – заорал Дима. – Из-за тебя мы все подохнем здесь!
– Заткнулись все! – воскликнул я, пытаясь успокоить товарищей. Все тут же смолкли, перепуганными глазами уставившись на меня. – Я знаю, что делаю. Бежать нам всё равно некуда. Это наш последний шанс.
– Что за шанс? – отчаянно спросил Антон.
– Идём! – отрезал я и побежал вдоль многочисленных дверей. Друзья молча последовали за мной. Искал я нужную дверь недолго – благо я не стал её закрывать, поэтому мне не составило большого труда увидеть в центре одной из казарм открытый люк в подполье. Включив фонарик, я нащупал ступеньки и начал быстро спускаться вниз.
– Куда ты? – дрожащим голосом спросил Макс. – Мы не сможем от них спрятаться.
– Я и не собираюсь, – ответил я. – За мной! Живо!
Ребята спорить не стали: моя речь звучала довольно убедительно. Так, один за другим, мы оказались в тёмном подвале. Не прошло и нескольких секунд, как я уже вовсю рыскал по тёмным углам этого Богом забытого места, ища того самого бойца, навеки застывшего с винтовкой в руках посреди гнетущей тьмы небытия. После недолгих поисков я, к своему счастью, нашёл его: когда фонарик упал на угол одной из стен, я заметил знакомый силуэт в изодранной гимнастёрке и выцветшей фуражке.
– Ё-моё! – Макс схватился за голову. – И ты всё это время молчал?!
– Откуда он здесь? – с недоумением спросил Дима, аккуратно прикоснувшись к телу солдата. – Разве не все защитники погибли?
– Не может быть... – прошептал Женя. – Я знаю, кто это...
– Именно, Женя, – кивнул я. – Это последний часовой.
– Я думал это легенда... – потрясённо пробормотал Антон. – Что ты собираешься с ним делать? Не думаю, что он нам поможет.
Я достал из кармана кокарду и молча показал её ребятам. Те сразу поняли мой намёк. Никто в тот момент не посмел оспорить её здравый смысл. Он улетучился ровно с того момента, как мы увидели живых немецких мертвецов. Все, затаив дыхание, уставились на меня. Я медлить не стал: сделав глубокий выдох, я медленно подошёл к скелету и аккуратно прицепил кокарду обратно на фуражку. В то же мгновение я в страхе отпрянул назад: глаза скелета передо мной зажглись ярким светом, будто бы лунный свет пробился сквозь ночную темноту. Ребята в страхе ахнули и закрыли лицо руками. Я, не ожидая такого исхода, упал на землю и закрыл лицо рукой. Никто не проронил ни слова: все, не в силах пошевелиться, затаив дыхание, уставились на солдата. Тот, затрещав покрытыми плесенью костями, поднял кисти на уровень глаз и крошечными синими зрачками-бусинками уставился на них.
– И всё же снова проснулись, черти окаянные... – промолвил замогильным голосом солдат, задвигав нижней челюстью. Так он просидел несколько секунд. Затем он медленно поднял голову и уставился на нас. – Кто будете вы, судари? И что вы здесь делаете?
– Мы студенты из Московского государственного университета. Извините, что... – только и успел сказать я, как солдат тут же перебил меня:
– Изъ студентовъ будете? Это хорошо, хорошо. Но что же занесло васъ въ столь гиблое место?
Мы на мгновение задумались.
– Мы приехали на раскопки, – ответил Антон. – Искали здесь исторические ценности: гильзы, штыки, каски... А тут – немецкие мертвецы восстали...
Мертвец сжал кулаки.
– Опять супостаты на спокойную жизнь позарились... Чтобъ вы все, гансы поганые, в аду сгинули, прости Господи!
– Они уже Эдика убили, – дрожащим голосом пробормотал Женя. – Мы не знаем, как их остановить.
– Прошу Вас, помогите нам, – взмолился я. – Иначе нам не выжить... Вы знаете, как с ними справиться?
– Только вновь поднявшись в атаку мы сможем остановить врага, – ответил часовой, поднявшись с земли и положив винтовку на плечо. – Какой сейчасъ годъ, молодцы?
– Тысяча девятьсот девяносто пятый, – ответил Макс.
– Ну и ну... – замотал головой скелет. – И какой же царь сейчасъ правитъ? Войну выиграли?
– Эм-м... Да, но... – хотел было сказать я, как вдруг сверху послышались рявкающие немецкие приказы. Солдат сжал костлявые кулаки и быстро накинул винтовку на плечо, сказав:
– Ну, братцы, похоже, вновь намъ придётся постоять за Отечество! Пора будить однополчанъ! Айда за мной!
С этими словами забытый солдат, хрустя старыми потрескавшимися костями, медленно направился к выходу из подполья. Всё ещё не в силах осознать происходящее, мы молча последовали за ним. В тот момент я ещё не подозревал, что нам придётся пережить.
***
Когда мы вышли из казематов, ожившие немецкие мертвецы уже почти окружили небольшой пятачок местности. Солдаты второго Рейха, вновь завидев нас, ускорили шаг и выставили вперед свои карабины. Мы с ужасом узрели, как засверкали заржавевшие штык-ножи. Клубы пара моего учащённого дыхания устремились ввысь, пронзая холодный вечерний небосвод. Ребята разделяли мою реакцию: я чувствовал, как каждый из них тщетно пытается сохранить самообладание и побороть гнетущее чувство животного ужаса, охватившего их души. И лишь последний часовой, обхватив костлявыми чистыми рук обшарпанную «трёхлинейку», уверенно смотрел на приближающегося врага. Невольно спрятавшись за спину солдата, я робко пробормотал:
– Их слишком много... Это конец.
– Нетъ, – уверенно отрезал солдат, выставив вперёд трёхгранный штык. – Это лишь начало, – в этот момент часовой размахнулся и что есть силы вонзил поржавевший штык в сырой августовский чернозём.
В тот момент из его мёртвых уст раздался мощный громогласный голос, эхом прокатившийся по объятой тишиной округе:
– Братья мои! Ужъ давно ваши тела сгнили в земле, и святой долгъ вашъ выполненъ. Но вновь кровожадный супостатъ пробудился ото сна и жаждет утопить новый, светлый мир в огне мрака! Защитимъ же Отечество! Именем света Господня, по святому зову Родины и чести офицерской призываю васъ – пробудитесь!
В этот момент я почувствовал, как земля под моими ногами начинает рыхлиться, будто снизу задвигались сотни кротов или землероек. С каждым мгновением движение усиливалось, и мы с ребятами инстинктивно отпрянули назад, не в силах поверить соим глазам.
– Твою дивизию! – воскликнул Дима, кинувшись в сторону от эпицентра трещащей по швам земли. Я же, наблюдая как прямо рядом с ребятами пробиваются костлявые руки с винтовками Мосина и черепа, обмотанные окровавленными тряпками, сквозь которые проблёскивался тусклый свет ярко-синих зрачков-бусинок, не мог проронить ни слова.
На моих глазах на нашу защиту вставали настоящие герои прошлого, которые пробудились от вечного сна ради того, чтобы спасти нас – будущее поколение – от страшного и кровожадного врага.
– Смотрите! – прервал молчание нашей компании Женя, указав на восставших немецких солдат. – Они отступают!
– Да! – радостно воскликнул Антон. – Огребли, черти!
Я присмотрелся. В мгновение ока отчаяние сменилось эйфорией восторга: восставшие герои-защитники крепости Осовец, пробудившись после почти столетнего сна, встали цепью перед изуродованными стенами казематов. Мы заметили, как из группы солдат вышел мертвец в полевой офицерской форме, на погонах шинели которой красовались выцветшие, почти не различимые невооруженным глазом погоны подпоручика.
– Котлинский... – потрясённо пробормотал Антон. – Ничего себе...
– Если бы даже в пьяном угаре сказал – не поверили бы... – прошептал Дима.
Тем временем командир поправил потрепанную фуражку, выхватил заржавевшую саблю, повернулся к солдатам и громко воскликнул:
– Братцы! Пришла пора нам вновь постоять за Отечество! И пусть земли нашей уж давно нет, и некуда нам возвращаться, подвиг наш не будет забыт вовеки веков! Вперед! За наших потомков! Ура!
В этот момент я услышал, как восторженный, полный отваги возглас десятка доблестных защитников Родины потряс охваченные умиротворенной ночной порой отчужденные окрестности крепости Осовец. Вновь без единой крупицы страха горстка бойцов стремительно ринулась в атаку, как в далёком тысяча девятьсот пятнадцать году. Немецкие цепи дрогнули: восставшие солдаты Второго Рейха начали медленно пятиться назад, всё ещё стараясь удержать стремительную атаку мертвецов, но их попытки развеялись, словно прах Лжедмитрия: как только Котлинский рывком достиг немецкого офицера и что есть силы обрушил удар офицерской сабли на тело врага, цепи немецкой пехоты в панике ринулись наутёк, стремясь как можно скорее скрыться от гнева русского духа.
Мы же, увидев, как преисполненные жаждой мести мертвецы скрываются в густой тьме ночной поры, огласили окрестности радостным криком. Мы обнимались, смеялись, орали, как бешеные. Уставшие, измотанные, и в то же время счастливые, как никогда.
– Жаль, что Эдик не дожил... – внезапно добавил Макс осёкшимся голосом. Мы все тут же притихли.
– Господа! – раздался позади нас знакомый голос. Мы все тут же обернулись и увидели подпоручика Котлинского, стоявшего с мертвым телом Эдика на руках. Аккуратно положив мертвое тело на землю и скрестив его руки на жестокой рваной ране от штыка, скелет прискорбно продолжил:
– Мы нашли его в поле. Было слишком поздно...
Я присел на корточки и склонился над Эдиком. Слёзы невольно покатились по моим щекам: ещё день назад этот жизнерадостный парень с грандиозными планами поехать на раскопки в Пашендаль шутил про людей, навеки ставших яркими героями мировой истории. А теперь на моих глазах он сам стал частью истории. Нашей истории. Смахнув скупую слезу с чёрных мешков под глазами, я посмотрел на подпоручика. Тот лишь потупил взгляд в землю и медленно пошёл в сторону крепости. Я ничего не сказал ему вслед. Да и нужно ли было? Думаю, нет. В тот момент мы всё поняли.
– Петь, – послышался голос Макса позади. Я медленно обернулся и подавленным взглядом посмотрел на своего друга. За ним стояли Антон, Женя и Дима. – Что нам с Эдиком делать? В больницу или сразу в... морг?
– А как мы его домой повезём? – спросил Антон. – Нас же сейчас полиция тут на целый месяц оставит.
– Значит, останемся... – сказал я, посмотрев в сторону казематов. Все мертвецы ложились обратно в землю и пытались зарыть себя толстым слоем чернозёма. Последний часовой ходил вокруг могил и помогал мертвецам, накидывая на их костлявые тела комья взъерошенной земли. Я сказал Диме позвонить в полицию, а ребятам – собрать все вещи с палатками. Наш ждали по- настоящему «весёлые» деньки. Удостоверившись, что ребята заняты делом, я пошёл к часовому. Тот закапывал тело подпоручика, сметая комья земли в могилу прикладом старой винтовки.
– Неужели так каждый год? – спросил я, встав слева от часового. Тот остановился и посмотрел на меня.
– Да, – лаконично ответил мертвец, продолжая закапывать своего командира. – Тысяча девятьсот девяносто пятый, говоришь? Ну и дела... Много воды утекло. Но я уверен, что наш подвиг не забыт и что царь-батюшка помнит о нас, как о героях. А ведь меня когда-то Маша ждала дома. Красивая девица. Очень хорошо вязать умела. С деревни к ней все девки прибегали за помощью. Искусница моя! Жаль, что её уж нет в живых. Наверное, за другого вышла.
По моей спине пробежал холод. Я не знал, как сказать ему, что той страны уж давно нет. Что большевики в 1917 году окончательно уничтожили всякие надежды на возрождение монархии, а в 1922-ом даже мысли об этом испарились. Не знал, что он хочет вернуться на Родину, которая уже почти сто лет гниёт на свалке истории. От этих мыслей из моих глаз непроизвольно постились тонкие струйки солёных слёз. Собравшись с духом, я пошёл в сторону лагеря.
– Петь, ты куда? – спросил меня Макс. Я остановился. Повернувшись в сторону ребят, я сухо ответил:
– Нужно помочь ему. Берите лопаты и помогайте закапывать.
– Но как же Эдик? – с недоумением спросил Дима.
– Я сказал: «помогайте закапывать», – сквозь зубы прорычал я. Никто не посмел перечить. Ребята нервно закивали головой в знак повиновения и побежали в лагерь за лопатами.
***
Не знаю, сколько часов мы провозились с закапыванием тел. Могу сказать лишь то, что после того, как мы закопали последнего солдата, руки были просто ватными. Бросив последний ком земли на могилу подпоручика Котлинского, я вытер капли пота со лба и рухнул на землю. Все остальные последовали моему примеру. Лишь Женя остался стоять на ногах, опершись на черенок лопаты. Посмотрев на стоявшего среди могил часового, я еле слышно пробормотал:
– Похоже, мы всех похоронили. Остались только Вы.
– Я не могу обрести покой, отроки, – покачал головой часовой, сняв фуражку с потрескавшегося черепа. – Ибо снять меня с поста можетъ лишь государь-императоръ. Покуда зло будетъ в этомъ мире, покуда миръ нуждается в защите, я не смогу покинуть свой постъ.
– А что же будет с Вашими однополчанами? – спросил Дима, приподнявшись с холодной предрассветной земли.
– Они наконец-то смогутъ вернуться домой, – с облегчением ответил часовой.
– Но как? – возразил Женя. – Они ведь... мертвецы. Да и Российской Империи уже...
– Подожди, – спокойно ответил часовой. – Сейчас увидишь.
Мы замолчали и стали ждать. Через несколько мгновений перед нами открылось во истину потрясающее зрелище: на наших глазах из земли стали подниматься полупрозрачные образы солдат русской императорской армии в опоясанных толстыми кожаными ремнями гимнастёрках и чуть мешковатых выцветших шароварах, заправленных в высокие кирзовые сапоги; через левое плечо были перекинуты свёрнутые тёплые шинели; на головах держались фуражки с блестящими кокардами, похожими на ту, что я забрал у часового днём ранее. Казалось, эти забытые герои вот-вот были готовы пройти парадом по улицам Санкт-Петербурга, принимая подарки от жителей и вкушая сладкий плод победы. На их лицах играл румянец радости и счастья. Счастья сладкого неведения. Последним из земли поднялся полупрозрачный силуэт подпоручика Котлинского.
Молодой, статный, подтянутый красавец в офицерской форме мог бы и сейчас составить конкуренцию многим мажорам. Да о чём я говорю – они с ним и рядом не стояли. Медленно подойдя ко мне, подпоручик улыбнулся и сказал:
– Что ж, дружище, пора намъ с тобой прощаться. Путь нашей роте предстоитъ неблизкий. Но с песней любая дорога в усладу. Верно, ребята?
– Так точно, Ваше благородие! – громогласно ответил полк.
– Вот и славно, – задорно подытожил Котлинский. Посмотрев на нас, он тяжело вздохнул и сказал: – В следующем году они снова вернуться сюда и вновь попытаются взять оплотъ мира на Земле. Берегите Ваню – онъ единственный, кто можетъ позвать насъ въ случае беды.
– Неужели он никогда не сможет обрести покой? – спросил я, посмотрев на мертвеца в ободранной гимнастёрке, которому вопросы Антона, Димы и Жени, мягко говоря, уже осточертели.
– Нетъ, – прискорбно ответил Котлинский. – Покуда зло живётъ и дышитъ, ему не покинуть свой постъ. Он будетъ стоять десять, сто, тысячу летъ, покуда зло не броситъ попытки захватить эту крепость. Такихъ «крепостей» по всему миру очень много. И везде стоитъ на посту «часовой», чтобы не дать злу проникнуть въ этотъ миръ. И нашъ – одинъ изъ нихъ. А ведётъ насъ всехъ одинъ отважный герой, что поклялся наш мир от лютого врага защищать.
«Кто же он – этот герой? Может, спросить о нём, разузнать?» – было подумал я, но тут же решил, что исчерпывающий ответ на этот вопрос я вряд ли получу.
– Не знаю, как отблагодарить Вас, господин подпоручик, – сказал я. – Если б не Вы, мы бы все погибли.
– Это вы Ваню поблагодарите, – сказал Котлинский. – Это онъ насъ позвалъ. Вы ужъ позаботьтесь о нёмъ.
– Обязательно, – пообещал я, собравшись к своим товарищам.
– Погоди! – остановил меня голос подпоручика. – Я должен тебе кое-что передать...
Я тут же замер на месте и с подозрением обернулся. Котлинский полез костлявой ладонью в нагрудный карман, достал оттуда ярко-синий камешек и протянул его мне. Я с подозрением и нескрываемым любопытством начал рассматривать её. Форма этого камешка показалась мне довольно странной: шершавый на ощупь, c небольшими пологими слонами и с острым концом, об который я тут же случайно порезался. Этот камешек скорее напоминал чешуйку, нежели обычный кусок твёрдой породы.
– Сто летъ тому назадъ этотъ отважный юноша повёл нас в последний бой, – начал рассказ Котлинский. – Когда крепость сотрясалась от взрывов, он вселял в нас надежду и не давал нам пасть духом. Он лечил наши раны в течение всех дней осады, пока волны немецкой своры разбивались о могучие стены. Молодецъ просил не смотреть в его сторону во время врачевания, поэтому мы почти толком ничего о нём и не знали. Молодецъ рассказывалъ, что вина за все войны и ненастья на нашей земле лежитъ на одной злой, кровожадной сущности, что не знаетъ сна и нашъ миръ уже долго терзаетъ. Прошло много летъ и однажды, восстав из могилы и отбив наступление супостатовъ, я нашёл рядом с одним казематомъ этот камешекъ. Юноша такъ и исчезъ в тотъ день. Бесследно. Это всё, что онъ намъ оставилъ. Теперь память о нём останется в твоих руках, отрок.
Я аккуратно положил камешек в карман и ещё раз посмотрел на солдата.
– Ну, не поминай лихом, Петя, – попрощался со мной подпоручик. – Честь имею.
– В добрый путь, господин подпоручик! – ответил я. Офицер кивнул и пошёл во главу колонны. Встав перед первой шеренгой, он лаконично отдал приказ и походным шагом уверенно направился в сторону горизонта. Полк, не мешкая ни секунды, послушно двинулся за командиром, чеканно отбивая марш.
Шеренга за шеренгой бойцы исчезали за холмом, чуть колыша цветущие летние травы. Каждый из них в глубине души надеялся вернуться домой, обнять своих родных: жён, сыновей, дочерей, близких – всех тех, кто был ему дорог; надеялся пройтись по родной земле, родным полям и лугам; надеялся встать на крыльцо родного дома и ощутить запах Родины, которая после стольких лет дождалась возвращения блудных сыновей. Но все мы знали, что эти истерзанные горем и войной души, пережившие столько лишений и невзгод, встретят лишь разочарование: на месте родных деревень будут заросшие холмы, на месте озер и рек – болота, а вместо детей и жён их встретит лишь равнодушный степной ветер, колышущий одинокие колосья широких полей. Так закончилась наша поездка на руины крепости Осовец – разрушенной, запустелой, но не покорённой.
***
Что же произошло дальше, спросите вы? Да ничего интересного, собственно говоря. Мы вызвали скорую, полицию – всё как полагается. Нас привезли в участок, а потом допрашивали и составляли материалы уголовного дела об убийстве. Я рассказал, что на нас напали какие-то отморозки и пытались всех перерезать, но каким-то чудом нам удалось от них отбиться. Не рассказывать же про оживших мертвецов, верно? Тогда бы с нами быстро управились: раз, два – и в дурдом. Короче, в конце концов, за недостаточностью доказательств его быстро положили в долгий ящик. Потом нас ждал долгий путь домой – в Москву. Тело Эдика доставили на Родину. Где-то в середине августа состоялись похороны. Естественно, мы ничего не сказали его предкам о том, что произошло на самом деле.
А потом началась нормальная жизнь: закончились каникулы, мы пошли в институт, а там курсовые, семинары, лекции – в общем, думать о том случае как-то особо и не приходилось. Да и не хотелось, наверное. Шутить про Первую Мировую мы после того случая как-то перестали. И вообще довольно тихими стали. Прошло много лет, я уже аспирант, преподаю студентам-первокурсникам историю. И каждый раз, на последней лекции зимнего семестра я рассказываю им эту историю. Кто-то верит, кто-то – нет. Но все без исключения после моего рассказа проникаются исторической наукой и начинают читать первоисточники, мемуары или, на худой конец, учебники.
И я читаю. Потому что знаю, что «забывая прошлое, мы теряем будущее». И только в наших силах сохранить его светлым, чтобы герои ушедших эпох не растворялись в беспощадной целине времени.
Пётр Лебедев,
доцент исторического факультета
МГУ 12.10.2015
P.S. Камешек я ради интереса отнёс к знакомому на экспертизу. Когда мы получили результаты, то не поверили своим глазам – ему было около шести тысяч семисот лет! Что он забыл на территории Осовца?