Я смотрел, как работали сценаристы с режиссёрами в советское время. Гребнев очень интересно об этом рассказывал, что режиссёр придумывает, а сценарист записывает. И про Габриловича говорили, что «старик придумывать не любил, но записывал волшебно». Обычно, как это бывает? Режиссёр произносит: «Представляешь, я в детстве…» И начинает какую-то байку придумывать. А ты, сценарист, уже дальше как-то докручивай. Садишься и думаешь: «А что с этими воспоминаниями делать?» А он потом говорит тебе: «Ну и что ты там записал? Я же всё придумал».
Я думаю, что неправильно от этого всего отмахиваться. Вот, например, Гуэрра, я его очень люблю и, на мой взгляд, он самый величайший сценарист в мире, в его книгах, в его стихах, во всём, что он писал, кроме кино, у него там совсем небольшой набор образов, который естественно очень глубоко вскопан и взрыт эмоционально. Но когда он работал в соавторстве с Феллини, с Антониони, с Ангелополусом, он становился как бы пустым сосудом и весь пропитывался системой образов режиссёра. И начинал из режиссёра вытаскивать то, что сам режиссёр из себя вытащить не мог. И в итоге получалось так, что когда Феллини писал с Гуэррой, это был больше - Феллини, чем Феллини без Гуэрры. Когда Гуэрра работал с Антониони, то это был больше - Антониони, чем Антониони без Гуэрры.
Ваш
Молчанов