Однажды в своём двадцатом по счёту августе я из Севастополя выехал к отцу в Архангельскую область. Я тогда одевался по последней пляжной моде: шорты в ядерную полоску «Смерть зебры на закате», сланцы на пупырчатой толстой подошве, футболка с надписью «ABBA — supper grupp», в руках целлофановый пакет Marlboro.
Поездом, конечно, с перестуком.
До Москвы добрался в окружении развесёлых отпускников с портвейном. Я легко терялся на полустанках среди таких же пёстрых и довольных жизнью молодых и не очень людей.
В поезде Москва — Архангельск меня постигло разочарование. За окном пролетали зоны, поселения и буреломы. Среди серых одежд плацкарта я выглядел солнечным клоуном. Меня молча изучали угрюмые бабы в покосившихся свитерах и их недавно откинувшиеся, вечно поддавшие мужики.
Ночью мне вообще показалось, что проводница приводила к моей второй полке экскурсии. Матери подсаживали детей, чтобы показать им, как выглядит настоящий долбоёб.
В Няндому поезд прибыл рано утром. Проводница молча вытолкала меня в белую ночь. Ночь была действительно белой. От гигантских сугробов и нелёгкой позёмки она была бесцветной везде.
Я инстинктивно вдохнул морозный воздух и упёрся взглядом в остекленевшее здание вокзальчика: сквозь стекло не было видно моих встречающих.
Да в здании вообще никого не было.
Оставляя на шпалах полубосые следы Caribbean forever, я двинулся к вокзалу. Рядом испуганно гикнула электричка, на животе кашлянула Агнета Фальтског.
Marlboro затвердело и колотило своими гранями по ногам. С тех пор я не люблю шрифты с засечками. Шорты взлетели к подмышкам вместе с поджавшимися яйцами. В лицо свистало и пело.
Я подёргал ручку двери. Она не поддалась.
Всем телом я прижался к двери — это был самый тёплый доступный мне объект. И закрыл глаза. Таким меня, расплющенным в гербарий, и окликнули. Голос был как из консервной банки — гулким, как селёдочное эхо. Я разлепил заснеженные ресницы. Прямо передо мной, по ту сторону стекла, стояла огромная Женщина Севера.
Дверь дёрнулась, и я упал прямо в её объятия. Запахло жизнью. Спасительница сгребла меня в охапку и уволокла в свои владения. Едва она влила в мой обветренный рот горячий чай, как я услышал знакомый голос. За мной батя пришёл!
Я выскочил из подсобки и явился отцу. Он посмотрел на меня как, на человека, только что разбившего семейную вазу:
— А хуле без пляжного зонтика? Стой тут и никуда не уходи, я сейчас.
Я побрёл допивать чай. Кассирша уже кому–то радостно рассказывала о своём небольшом предрассветном приключении, периодически прикладывая руку к области сердца и прикрывая ладонью трубку телефона.
Минут через двадцать вернулся отец с ворохом тёплой одежды.
Я прямо в сланцах воткнулся в гигантские валенки с калошами, натянул ватник с номером на спине, такие же ватные штаны с лямками через спину. На голову мне нахлобучили шапку из мёртвого зайца, пахнувшего мокрой собакой, на руки надели рукавицы цвета хаки, и я вприпрыжку побежал в сторону мотоцикла «Урал» с коляской, который батя позаимствовал у соседа.
За пакетом, забытым на вокзале, я возвращаться не стал. Всё равно там ничего не было, кроме пачки сигарет и буклета «Возьмите меня с собой, туристы».