Решила устроить генеральную уборку. Отправила родителей на дачу (благо, погода еще теплая), стала разбирать шкафы. Залезла даже на антресоли, выволокла оттуда массу старых вещей, стала сортировать.
Такие приступы хозяйственности периодически нападают на меня, я в этом ловлю даже своеобразный кайф, когда отделяю то, чем еще можно пользоваться, от того, что уже нужно выбросить или отдать кому-нибудь.
Вместе с горами одежды, из которой я уже выросла или которая уже истрепалась, с залежами древней обуви, которую даже моя бабушка уже не носит, я вытащила большой-большой полотняный мешок.
Недоумевая, что там может быть, я развязала его и увидела целую гору своих детских игрушек. Я смутно вспомнила, как лет в 15 собрала их все в этот мешок и убрала на антресоль.
Уборка застопорилась. Я присела на тумбочку в коридоре и начала перебирать плюшевых зайчиков, мишек и котиков. Они доверчиво смотрели на меня своими черными глазками, как бы говоря: «Мы так рады видеть тебя, хозяйка! Наконец-то ты о нас вспомнила!»
Слезы полились у меня сами по себе. Но совсем расплакалась я тогда, когда мне на колени упала записка, бережно сунутая одной из плюшевых кошечек под лапку.
Кривым детским почерком на ветхой от времени бумажке было написано:
«Взрослой Тане! Не забывай и не выкидывай нас, мы ведь так тебя любим! Мы обязательно дождемся, когда ты вырастешь! А пока тут поспим…»
Разве я могла после всего этого выбросить хоть какую-то игрушку? Стираю их теперь, пусть на диване поживут. А потом мои дети будут в них играть.