"Позвонила давняя знакомая. Такая давняя, что я не сразу сообразила - кто это. А, сообразив, цыкнула от досады языком и приготовилась кричать - "мне некогда... извини... убегаю..."
Но, план не удался - звонившая обложила сразу. Голос звучал озабоченно и требовательно: "Как дела? Как выглядишь? Как твоё - вообще?"
Я изумилась - прежде она не славилась трепетным отношением. К кому бы то ни было. А, тут - "така забота".
Смекнула, что - неспроста. Думаю - "а, вот-ка тебе, обломись".
Кряхчу и заунывно начинаю: "Да... Какие у меня дела? Дела у молодых. А, я - пенсионер..."
Делаю паузу, тяжко вздыхаю и витийствую дальше: "Выгляжу... Сказала тоже... Лысая, толстая, скукоженная и без зубов... Всё выпало... Здоровья нет. Ноги не ходят, руки не гребут... Мозги высохли и ничего не помнят..." На другом конце замерли. В ожидании новых, леденящих душу, подробностей.
И я наддала: "Пенсия крошечная. Тока на хлеб и воду и хватает. Хорошо, вода бесплатная..." Поняв, что уже хватит, пожалуй. Примолкла удручённо. И замерла в предвкушении.
Послышался глубокий счастливый выдох и в трубке заплескалось - радостно и взволнованно: "Ну, слава Богу! А, то, я тут сплетни про тебя слышала. Такие странности... Я, правда, не поверила. Ни слову..."
"Что говорят-то? Живая?" - проскрипела я.
"Да, живая, живая. Даже слишком... Навыдумывают же. Вот, люди!
Будто, дом ты построила. Какой-то шикарный... Прикупила за границей. Всякого дорогущего жилья. Непонятно на какую-такую пенсию... Две. Нет, три машины в гараже... Сама водишь - Шумахер отдыхает!
А, главное. Выглядишь. На сорок. Даже, на тридцать восемь..."
Я зажмурилась от восхищения - "аааааа! какого шороху наделала! есть ещё... в пороховницах..."
Тихонечко ослабила, булькающий в глотке, смех и шумнула: "Да, ты что?! Вот прям - сорок?.. Шумахер?.. Три машины? Интересно, какие..."
Знакомая пошелестела губами, вспоминая услышанное. Выдала: "Джип..."Мерс" какой-то... И "Бэха"... Какая-то..."
"Вот те на... Видимо, хорошо зарабатываю... А, что про личную жизнь говорят, не помнишь?" - услужливо подтолкнула я.
"Да, тоже. Какие-то чудеса... Всё шоколадно. Куда ни кинь... Разве такое может быть? У тебя..." - вопросила опасливо любительница "жареного".
"Да, какой! Конечно, не может. Одна. Как перст, одна..." - слезливо капнула я и - окончательно затосковав - "так я пойду? Мне в магаз ещё, за кефиром... Пока встану, пока оденусь, пока по лестнице спущусь. Лифта-то нет. Какой лифт в панельном доме... А, там смеркнется скоро. Вижу-то плохо. Боюсь, не упасть бы... В темноте..."
Знакомая, - совсем придя в себя - зачастила: "Конечно, конечно... Иди... Вот она жизнь-то. Старость - не в радость!"
Я отключилась. Заржала, почти зарыдала. Побила об дубовый чечётку. Глянула на стенные часы и рысью в гардеробную. Джинсы, свитерок, ювелирка "на каждый день". Сумку с комода, дублёнку с вешалки. Ноги - в ботинки. И в гараж. Посмотрела - на свои три. Ткнула брелоком в джип. Завелась и - в город.
Пока по трассе шуровала, всё приговаривала: "Хорошему. Ну, не хотят верить. Им чужое хорошее - серпом по Фаберже. А, вот всякой ахинее, про жуткое и беспросветное. Это - пожалте! Можно завирать - что угодно. Чем страшнее, тем лучше. Всё одно - схавают... Ещё и дальше. Понесут... Ироды! Мать их!"
Зыркнула в зеркало: "Ха! Сорок!.. А, тридцать. Не хотите?"
Усмехнулась и плюсной - на педальку.
Некогда. Планов - громадьё.
Жизнь после пол-ста. Только начинается!"