Утро занималось мрачным рассветом, тупой головной болью и ломотой во всех конечностях. Чуковский со скрежетом приподнял чугунные веки. Его взору предстала страшная картина черносотенного погрома.
«Где это я?» - спросил себя Чуковский.
«В поезде», - гулко отозвалось в ушах.
«Ни хрена себе! Неужели все это было на самом деле?» - пытал Петр Ильич подернутый туманом мозг, начиная с ужасом припоминать события минувшей ночи.
«А ты как думал!» - ответил Чуковскому его невидимый двойник.
Чуковский попытался встать. Что-то крепко прижимало его к скомканной простыни. Откуда-то снизу из-под покрывала послышалось недовольное ворчание и бесцеремонная возня.
- Эй, кто там, выходите! – похлопал Петр Ильич по вздыбленному пологу.
Показалось симпатичное, немного закопченное и помятое женское личико, которое венчала бесформенная копна волос.
«Вы кто будете?» - хотел спросить Чуковский появившийся утренний сюрприз, но после всего случившегося посчитал, что данный вопрос будет просто бестактным и оскорбительным.
- У тебя на редкость здоровый и активный кишечник, - просияло личико. – Как спалось, агент национальной безопасности?
- Спасибо. Бывало и лучше, - рассеянно ответил Чуковский, пытаясь выудить из памяти имя своей попутчицы. «Консерватория, дирижер, оркестр, - выстраивал он мысленный ряд ассоциаций, подводивших его к искомому имени. – Скрипка, виолончель, виола… О, да – Виола!»
- Ну, наконец-то, вспомнил! – хитро улыбнувшись, воскликнула девушка. – Думала, придется заново знакомиться.
Виола по-гусиному вытянула тонкую белую шею и взглянула в запотевшее окно:
- Нет, заново познакомиться, пожалуй, не успели бы. Уже подъезжаем… Живо вставай!
Два обнаженных помятых тела, словно поднятые по тревоге, выпрыгнули из обжитой постельки и принялись суетливо искать разметанные по всем углам купе части гардероба.
- Время разбрасывать белье, время его собирать, - философски заметила Виола, протягивая руку к висевшему под потолком на фонаре пеньюару.
- Делу время, а телу – час, - вторил ей с намеком Петр Ильич, натягивая брюки, лишившиеся в ночной оргии своих девственных стрелок.
- Что ж, каждому свое. Для кого-то и тело является делом, - парировала уже полуодетая девушка…
Вместо положенных по инструкции сорока пяти, у Чуковского ушло на сборы сорок шесть секунд. Виола оказалась еще более медлительной и дополнительные восемь секунд старательно накладывала на веки и губы легкий макияж.
Тормозные колодки медвежьей хваткой обняли уставшие колеса вагона и тот, для приличия поупрямившись, остановился.
- Стоянка поезда две минуты! – сонно промямлил станционный громкоговоритель.
Он и она сошли на пустынную платформу досматривавшего последний сон городка. Огляделись, потоптались, размялись, зевнули. Зевнул и громкоговоритель:
- Скорый поезд… отправляется!..
Она прижалась к нему и, преданно глядя в глаза, сказала:
- Ты чудо!
- Я знаю, - скромно согласился Петр Ильич.
- Почему ты меня раньше не встретил?
- Потому, что совращение несовершеннолетних преследуется по закону.
- Мы увидимся еще раз?
- Надеюсь, - холодно ответил Чуковский, озабоченно посмотрев на часы.
- Вот моя визитка. По этому адресу ты сможешь меня найти в этом городе.
- Хорошо, хорошо…
Часы на здании вокзала глухо ударили. Взъерошенный бесхвостый голубь, слетев с обсиженной стрелки, примостился на погасшую букву «К», которая в ту же секунду вспыхнула. Голубь по-утиному крякнул, и его обуглившаяся тушка упала в чугунную урну, стоявшую под тускло горевшей неоновой вывеской «Заднеугодинск».
- Ну, пока! – торопливо бросил Чуковский, сунул визитку в нагрудный карман и зашагал прочь.
- Я буду тебя ждать, агент национальной безопасности! – крикнула она ему вслед.
Громкоговоритель тяжело вздохнул. Буква «К» вновь погасла. В урну залезла рыжая кошка. Жаркое было ей по вкусу...
Продолжение следует...