Живопись

Искусство промолчать О великое искусство промолчать! Видимо, я тобою никогда не овладею. Или есть какие-то специальные курсы? Имеются госпрограммы переподготовки с записью через «Госуслуги»? Или можно народными средствами? Несколько лет назад я написала статью о Фешине. Где позволила себе (даже не критику, нет!) легчайший оттенок иронии в адрес творчества большого мастера. Ибо считала его слабые стороны очевидными. Аккуратненько прошлась по самому краешку темы в рамках частного взгляда на вещи. Безо всякого намерения ажитировать...

Есть картины, что приходится любить втихаря. Как запретное письмо в неполные шестнадцать. Как милую, но странную песню, которую все вокруг ругают и ждут, когда же она наконец исчезнет из радиоэфира. Вот — Зверев. И его «Жираф». Образ, в котором по-настоящему важна только репрезентация. Только цветовая интонация. Рёв мазка. Мгновение несуразного очарования, пойманное умелой кистью, аки ловким лассо. 1980 год. Анатолий Зверев — уже не подпольный гений, но ещё не канонизированный герой своего времени...

Почему я не люблю рассказывать о художниках, стоявших у истоков самостоятельной испанской школы живописи? Ну-у, с чего бы начать... *** Пока виртуозная кисть Рафаэля Санти украшала своды ватиканских дворцов сценами из жизни античных героев; пока кардинал Биббиена принимал ванную в окружении образов эллинских божеств; пока папский двор отличался от антуража резиденций Франциска I и Карла V разве что отсутствием прекрасных дам — в Испании правил бал мрачный мистицизм. Фанатичный Де Осуна презентовал...

И ведь не сказать, что её забыли совсем — просто поставили на дальнюю полку, где «женские» натюрморты томятся в хрустальной тени «великих» мужских баталий. А она между тем писала не просто цветы. Она вела с ними диалог. Нежный, научный, дерзкий. *** И вот теперь — спустя три века после последнего мазка — Рашель Рюйш возвращается. В полном цвету, как говорят на языке музейных кураторов. Или, если по-настоящему: с гроздьями славы, наконец-то отстоявшими очередь к бессмертию. Выставка «Рашель Рюйш: Природа в искусстве» — это не просто первая ретроспектива творчества мастера...

Верить в наше время нельзя никому. Мне — можно. Потому что я честно предупреждаю Вас, дорогой читатель: в этой викторине не всё сказанное — правда. Но и не всё — ложь. Ибо чистая правда и полный обман — это как свет и тьма. Поодиночке — скучны. Только вместе и лишь сообща они ткут красоту нашего мира. Создают искусство теней и отсветов... Сегодня всё будет очень просто. Предлагаю Вам выбор из всего-навсего двух опций. Вы или верите написанному, или — нет. Угадаете? Буду рада за Вас. Ошибётесь? Буду гордиться собой...

Подобно тому, как не всякой девушке идёт вечернее платье, не каждому произведению искусства подходит материальный носитель. Героине картины случается быть иррациональной величиной, выдающей бесконечную непериодическую дробь при всякой попытке поделить её образ на простые составляющие. Композиции доводится быть «вещью в себе», неразъёмной на единичные орты нормированного пространства. Сюжет картины в наши дни не всегда взламывается классической деконструкцией. Цифровое облако — это не эрзац, а полноценная альтернатива холсту...

Иногда живопись — это цвет, мазок и перспектива. Иногда — способ выжить. Например, когда ты — младшая дочь императора Александра III, праправнучка Екатерины Великой, а пишешь ты не Эрмитаж, а реку близ тихой датской деревни. *** «Река в Ballerup. Дания» (1948) — это дневник, написанный без слов. Молчаливая записка от Великой княгини Ольги Александровны, эмигрантки, художницы, матери, женщины, которая лишилась всего, но не утратила чувства прекрасного. Картина написана с натуры, и это ощущается сразу...

20 мая 1927 года Чарльз Линдберг не просто пересёк Атлантику — он проткнул её небеса монопланом по имени «Дух Святого Людовика». Сегодня новость о таком полёте звучит буднично. А вот сто лет назад беспосадочный перелёт из Нью-Йорка в Париж был невероятным подвигом, которому рукоплескал весь свет! Огромным шагом в будущее, навстречу новому миру, где время и расстояние теряют безраздельную власть над человечеством. *** Давид Бурлюк не просто зафиксировал этот перелёт в истории, а буквально прокричал...

Два художника, одна Венеция. Общая школа городского пейзажа, но совершенно разные взгляды на мир. Поэтичность без лишних эффектов против реалистичности в ярких тонах. Настроение против факта, философское рассуждение будущего кумира импрессионистов против тонкой наблюдательности мастера, которого откровенно недолюбливал Клод Моне...

Фамилия художника Шильдера не на слуху. Увы. Многие его картины до сих пор ждут своего звёздного часа в тени творений прославленных коллег. Андрей Николаевич не рвался в кумиры, не возглавлял художественных движений, не писал судьбоносных манифестов. Но именно в этом — особая значимость его фигуры. Фигуры живописца, ткавшего полотна из невесомой тишины, пронизанной ясным солнечным светом. Молчаливого мастера, позволившего красоте живой природы говорить самой за себя. *** Картина Андрея Николаевича...

«Импрессионизм»... Как это точно! И как символично. Термин, по запальчивости брошенный Луи Леруа, должен был стать камнем критики в огород Клода Моне. Но стал семенем истины, упавшим на благодатную почву истории. «Впечатлизм!» — иронизировал Леруа в адрес картины «Впечатление. Восходящее солнце», ещё не понимая того, насколько же оказался прав. Именно в первом, самом ярком впечатлении от знакомства с полотном и заключалось послание мастера. Бескомпромиссность индустриального фона, теснящая романтику...

Сад... Баланс первозданного и рукотворного. Метафора потерянного рая и символ обретённого благоденствия. Цивилизация, заигрывающая с природой, и культура, берущая от окружающего мира самое лучшее. Одному саду даже удалось стать чудом света. Правда, он не дотянул до наших дней, но так даже интереснее. Драматичнее. Это исполинские пирамиды Египта выгодно смотрятся на фоне собственного возраста. А вот ботаническая коллекция царицы Семирамиды, бывшая уникальной много тысяч лет назад, сегодня смотрелась бы скромно...