Зазнайкин

Мне сорок восемь. Ей — тоже. Мы с Леной прожили вместе двадцать шесть лет. В наше время это почти приговор: вроде и жалко расставаться, и жить уже привычно. У кого жизнь идеальна? Разве что у героев Инстаграма, но у них всё отфотошоплено, даже слёзы. У нас была нормальная семья: я — проектировщик, зарабатывал так, что хватало на ипотеку, коммуналку, кредиты, детей, еду и даже пару отпусков без моря. Лена — врач. Её зарплата шла на быт: продукты, химию, какую-то бесконечную коллекцию кастрюль, без которых, по её словам, «жить нельзя»...

Не хочется особо распространяться. Да и некому, если честно. Всё как у всех — любовь, свадьба, дети, ипотека, разочарование. С поправкой на то, что у каждого всё это своё. У меня — десять лет брака. Не то чтобы идеального, но живого. Мы не были врагами. Не швырялись кастрюлями, не дрались за пульт от телевизора. У нас было двое детей: Миша, семь лет, и Лизка, пять. Маленькие ещё, мягкие, тёплые. Запах у них такой, как у хлеба. Когда спят — будто время замирает, и ты думаешь, что, может, ради этого всё и затевалось...

Иногда я думаю, что с возрастом всё должно упрощаться. Ну, знаешь — не метания двадцатилетнего студента, который пытается выбрать между любовью всей жизни и акцией на пиццу «две по цене одной». После сорока ты должен знать себя: что тебе нравится, что бесит, кто вызывает внутреннюю аллергию с первого взгляда. У тебя уже есть дети, есть бывшая, которой ты не должен ничего, кроме уважения. У тебя есть работа. Ты не беден, не богат, но стоишь на ногах. Казалось бы — живи да радуйся. Но почему-то не радует...

Мне двадцать пять, и звучит это как издёвка от вселенной. Молодой, сильный, перспективный — да, всё по буклету Минздрава. Только в глазах у меня уже лет сорок, в сердце — пустырь с перекати-полем, а внутри — ощущение, что я умер. Не героически, не с фанфарами, а тихо, в душном зале ЗАГСа, когда услышал фразу «Брак расторгнут». Всё, что вы читаете про «ломку» после развода, — правда. Только это не как у наркоманов. У наркомана хотя бы химия есть, можно выжечь память до белых мух. А у тебя — воспоминания, которые не выветришь даже из черепа, если продырявить его дрелью...

Жизнь шла по накатанной. Не то чтобы она была прям плохая — просто обесцвеченная. Как старая фотоплёнка: лица узнаваемы, но цвета выцвели, всё блеклое, словно кто-то постирал моё прошлое в кипятке с хлоркой. Я вставал, шёл на работу, ел, иногда пил. По работе улыбался, шутил, обсуждал курс доллара, новые штрафы и какие-то акции, которые никогда не куплю. Засыпал — и каждый раз было чувство, что я не жил, а просто пересидел ещё один день на лавочке перед смертью. Это стало бы нормой. Приемлемой, привычной, как запах в подъезде...

Было мне 34, когда я окончательно понял: всё. Конец. Гейм овер. Не в том смысле, что я собирался прыгнуть с крыши в романтическом закате — просто в голове щёлкнуло: жизнь — это не путь, по которому ты идёшь, держа за руку любимого человека, а бесконечная дорога, по которой ты тащишь самого себя. Из последних сил. На одних сухожилиях и остывшей вере. А если повезёт — ещё и детей волочишь за собой, как чемодан без колёс. Тех, что орут, жрут, болеют и спрашивают: «А мы скоро приедем?» Спойлер: не скоро...

Мне 29. Никогда не считал себя особенным, но и себя на помойке не находил. Жил спокойно, работал, в запой не уходил, кредитку гасил вовремя. Голова на плечах, руки при мне, характер не сахар, но за своих — хоть в огонь, хоть в ЗАГС. Её я встретил случайно. Жила в соседнем подъезде, я пару раз видел её с коляской. Девчонка как девчонка: лет девятнадцать, длинные волосы, глаза нахальные, вечно в телефоне. Потом узнал — ребёнку её уже три года, от бывшего, с которым она сожительствовала с пятнадцати до почти двадцати...

Я был женат. Тогда мне казалось — навсегда. Ну, знаете, как в рекламных роликах банков, где пара держится за руки, а за кадром бодрый диктор обещает, что любовь вечна, а проценты — минимальны. Мы были молоды, глупы и честно клялись друг другу в том, чего сами не понимали. Это как клясться трёхлетке, что никогда не съешь его конфету — обещание заведомо невыполнимое. Сын родился быстро — как результат страсти, а не плана. Никаких таблиц овуляции, просто одно неловкое «давай не будем предохраняться»...

Мне всегда казалось, что с обрывом семьи всё кончается резко — как трос перерубить. Вчера у тебя есть жена, ребёнок и недостроенный дом с мышами в подполье, а сегодня ты свободный человек, ешь доширак в одиночестве и смотришь в стену. На деле оказалось — нет. Семья не рушится. Она гниёт. Медленно, вонюче, как пакет картошки в подвале. Сначала пахнет чуть-чуть, потом тебе кажется, что это от соседей, а потом ты просыпаешься в три утра, а запах уже в подушке. Когда жена ушла, я не закатил истерику...

Развелся я со своей благоверной. Причём не просто развёлся, а выплюнул всё это из себя, как тухлое мясо, которое застряло в горле ещё в прошлом году и теперь само попросилось наружу. До сих пор удивляюсь, как дожил до этой черты, до последней точки, до рогов, которые, если бы росли физически, давно бы потолок пробили. Хотя нет — удивляться нечему. Всё было слишком закономерно. Началось с мелочи. Ну как мелочи… Сначала звонки шёпотом в соседней комнате. Потом «командировки», из которых она возвращалась с новой сумкой и «усталостью» на лице...

В свои тридцать два я уже знал про семью всё. Или, по крайней мере, так мне казалось. Вырос в «правильной» семье: отец у нас был как президент — решения принимал, но в бытовуху не лез. Мать — как правительство: всё делала, но отчитывалась перед отцом. Я же, как прилежный ученик этой модели, усвоил: мужчина должен быть хозяином в доме. Не в смысле «владельцем микроволновки», а в смысле «сказал — сделано». Мой первый брак — шесть лет. Взял восемнадцатилетнюю девчонку без отца, зелёную, мечтающую о «большой и чистой любви»...

Мне тридцать три. Возраст Христа, как любят шутить люди, которые не умирали в тридцать три, но очень любят сравнивать чужие судьбы с распятием. И вот, вроде бы всё впереди. Ну как «впереди» — впереди уже маячит вторая стадия геморроя, и колени хрустят, как сухари в супе. Но я ещё молодой, да. Врач так сказал, когда выписал мне витамины «для пенсионеров». У меня стандартный набор тридцатитрёхлетнего мужчины: ипотека, дочь, жена, которая уже давно больше в чате с подругами, чем в разговоре со мной,...