Воспоминания

«Архип Иванович не хотел нынче приехать в Кекенеиз, но мы все-таки думали, что он не вытерпит не посмотреть, как живут и работают его ученики. Этюдов у каждого накопилось много. Я очень боялся показать свои работы учителю, так как был недоволен ими, недоволен настолько, что однажды решил их уничтожить — утопить. Однажды ночью я проснулся от какого-то говора: гортанные голоса доносились издали. Я спал с краю. Открыл глаза и увидел на песке вдали три фигуры, сидевшие у зажженного фонаря и говорившие по-татарски...

«После обеда я приходил в мастерскую. Вся братия там сумерничала. Архип Иванович лежал на кушетке, а ученики — кто где — на других кушетках и прямо на полу. В сумерках видны были только огоньки от папирос. Архип Иванович рассказывал что-нибудь о передвижниках, о Крамском или о своих успехах с «Березовой рощей» и с «Днепром», о воробье, которого он вылечил, о голубях и т. д. Он с утра не уходил домой. Из ресторана ему приносили бифштекс, и он часто оставался с учениками до поздней ночи. Предложил...

«Отец, отец, благодарю творца неба, земли и всего видимого, я счастлив, счастлив тем, что полюбил с детства природу более, чем дела и сокровища людей; счастлив тем, что полюбил самое высокое и самое прочное на земле. Хороша природа наша — она тоже творенье бога, но она мгновенна, непродолжительна; промелькнет, отцветет — и нет ее, а там зима, зима и солнышка не видно. Не то здесь; здесь зима мгновенна, да и нет ее, снег за редкость; а горы-то, горы, боже мой, лиловые, точно из воздуху слитые, вечно солнышко, налетит тучка, вспрыснет землю и рассеется, и опять солнышко, и опять светло и весело...

«Хотя и посылал я несколько раз отчеты о деятельности моей за границею, но из полученной на днях бумаги вижу, что я не совсем-то был исправен относительно данной нам инструкции, а потому и имею честь донести хотя вкратце о том, чем я занимался и занимаюсь в настоящее время здесь, в Риме. Через Берлин, где осмотрел фрески Кульбаха и все прочее, что есть замечательного в этом городе, отправился я в Дрезден, оттуда на Прагу и Вену — в Париж. Здесь прожил три месяца и осматривал галлереи и проч., написал маленькую картинку: француз перед зеркалом...

«Николая Петровича Крымова как художника я знаю очень давно. Я еще девочкой (тогда воспитанницей хореографического училища в Ленинграде) часто любовалась его прекрасными работами, которые висели в коллекции моего отца — художника И. И. Бродского. Позднее, когда отец возглавил Академию художеств, я знаю, что учеников Николая Петровича он принимал в Академию с особенным удовольствием, высоко ценя его как художника и педагога. В 1939 году, после смерти моего отца, Решетников пригласил меня в Тарусу приехать отдохнуть...

«В Риме я встретился с рядом наших молодых худож­ников: в то время там были Шлейн, Павлов, Прохоров, Печаткин и другие. Было решено всей компанией посе­литься на Капри, с тем чтобы писать портрет Горького. Приехав в Неаполь, мы сели на пароход, отправлявшийся на Капри. Не помню, кто, кажется, Печаткин первый сообщил нам радостную весть: «Друзья! на пароходе Максим Горький!». Это было так неожиданно, что мы даже растерялись и не знали, как начать знакомство с нашим великим зем­ляком. Хотели даже...