Про охоту

…Кузьмич, как истинный охотник, волков недолюбливал. Не то чтобы боялся, нет. Просто считал их вредителями, конкурентами, что ли. Говорил, мол, зверя дичь гоняют, а толку – шерсти клок да вой на луну. И баек про волков у него было – не переслушать. Однажды, рассказывает, сидит он в укрытии, на кабана, ночь темная, хоть глаз выколи. И вдруг слышит – волчий вой, совсем рядом. Кузьмич насторожился, ружьё на изготовку. А вой все ближе, да злее. Потом, как из-под земли, появляется огромный волк, глаза горят, как угольки...

Егерь Кузьмич был мужик бывалый, всякого зверя повидал. Но лису недолюбливал, считал пакостницей. Не то чтобы вреда много, а вот хитрая больно, обманет, увернется. Раз зимой Кузьмич пошел в обход. Снегу намело по колено, морозец щиплет. Идёт, следы читает. Вдруг видит – лисий след, свежий. Пошел по следу, осторожно так, ружьё наготове. А лиса хитрая – то бежит, то петляет, в кусты заходит. Кузьмич уж и разозлился, думает: «Ну, попадись только!» Выходит, след к оврагу. Кузьмич заглядывает, а там лиса, в снегу сидит, будто ждёт его...

Дело было лет тридцать назад, аккурат под закрытие сезона. Сидим мы с мужиками в избе, у Кузьмича на заимке, дождь льет как из ведра, на улицу нос не высунешь. Тоска зеленая, хоть волком вой. И тут Кузьмич, кряхтя, достает из-под лавки свой старый, видавший виды иж-27, да и говорит: – А ну, мужики, хорош киснуть! Щас мы уткам покажем, где раки зимуют! Мы, конечно, засомневались. Какая там утка, когда такая погода? Да и Кузьмич, чего греха таить, на тот момент уже не молод был, ходить ему тяжеловато...

Дело было под осень, когда лист берёзовый золотом по лесу рассыпался. Я, Иваныч, и ещё один знатный охотник, решили лося добыть. Не то чтоб сильно нужно было, а больше для души – проверить еще порох в пороховницах. Вышли в лес с рассветом. Роса на траве – хоть выжимай, да и туман молоком по низинам плывет. Идём тихонько, глаз да глаз. Вдруг слышу – хруст ветки. Замер я, как пень старый. Прислушался. А это, мать честная, лось! Здоровенный такой, рога – как у дерева корни. Подкрались к нему супротив ветра...

Дым коромыслом над избушкой, запах хвои и лапши с тушёнкой – Кузьмич готовился встречать гостей. Нечасто в его глушь кто заглядывал, разве что такие же охотники-любители городских кровей. А послушать Кузьмича было что. «Ну, слушайте, чайку сперва хряпнем, а то история долгая, как кабан этот, что на меня выскочил!» – Кузьмич отхлебнул из кружки и прищурился, будто снова там, в лесу. «Дело было к ночи. Я сидел на вышке, ждал, когда полосатый выйдет на солончак. Тихо так вокруг, только совы ухают...

Кузьмич, как водится, травил байки у костра. Дымок вился к звёздам, комары зудели, а он гнул свою линию. – …И вот, значит, сидим мы в засидке, с Иванычем. Тишина – хоть святых выноси. И тут, слышим, хруст в кустах. Кабан, думаю, зверюга. Иваныч аж затрясся весь. А я ему – молчи, говорю, как мышь под веником. Выглядываю, а там… лось! Здоровенный, рога – как люстра в сельсовете. Кузьмич затянулся самокруткой. – Иваныч крестится, шепчет: «Грех, Кузьмич, грех!» А я прицелился… И тут – бац! – выстрел! Лось как подкошенный рухнул...