Лучшее

— Понимаете, мне надо сыграть, что я не чувствую то, что я чувствую... Оскар Иванович внимательно оглядел молодого человека: парень как парень. Около тридцати. Джинсы, футболка, стрижка из тех, что в годы юности Оскара именовалась модельной. Поза закрытая и вообще — очень зажат. Ну да это не удивительно при первом визите к педагогу по актерскому мастерству, а именно этим зарабатывал на жизнь Оскар после ухода из театра. Почему-то начинающие дарования, являвшиеся к нему на обучение, демонстрировали зажимы всех частей тела по отдельности и оптом...

Вспоминая тот день, я понимаю, что мое решение имело две подсудные причины. Хотя тогда, два десятка лет назад, я считал, что мне просто пришла в голову отличная мысль: не ждать подвозки автобусом до дома из школы, а самому дотопать пешком. Теперь я понимаю, что решение это выросло из разговора с Саней Ерофеевым. Он взахлёб рассказывал, что домой теперь будет ходить только пешком, потому что так развиваются силы и умение ориентироваться на местности. А ещё, когда он дошел до конюшни, ему дали покататься на Полумраке — каком-то особенно породистом коне...

Корабль удачный. Люди...Люди оказались неподходящими. Дрейдену было трудно. Грубые, плоские, вместо живых эмоций — сальные шутки и звериный голод. Тошнотворно, как они набрасываются на вяленое мясо. Утробно рыча, брызгая слюной. Но этого проявления хоть каких-то чувств Дрейдену хватает только, чтобы не уйти в гибернацию. Хорошо еще, что капитан взял с собой Сойера. Сойер — его спасение. Практически чудо.  Когда при погрузке в порту два матроса бережно несли над сходнями Сойера, с берега крикнули: — Это мясо уже протухло...

Дед умирал. Он был рад этому. Смерть потихоньку охватывала его высохшее тело. Жизнь отступала, и это не было проигранной битвой. Это было естественной сменой дня ночью. Туманом над дальними лугами сквозь деда проходили воспоминания. А, скорей, воспоминания воспоминаний. Длинная жизнь. Трудная, но хорошая. Внезапно что-то кольнуло. Сильно. Больно. Дед отвлекся от умирания. Рядом лежал правнук. Старческая ладонь нащупала свёрток из множества одеял, простыней и других тряпок. Жив? У деда не было сил встать и посмотреть...

Серый песок. Зеленое море. Радужные блики. Бьют в глаза, прикрою… ... и сосны обступают крыльцо. Доски чуть влажные, потемневшие. Но они тоже — сосны, с тем же запахом и тягучими янтарными смоляными слезами. Я сижу на пропитанных дождем ступенях, а кроны гуляют вразвалку там, в небесной тверди. Гудит, гудит бор. А за ним гудит и море: пенные буруны набегают на скалы и разбиваются светло-серыми брызгами. Небо бескрайнее, небо глубокое, небо цвета стали обнимает этот суровый монохромный край. Молниями проносятся над кронами чайки...

Это длинный и достаточно тяжёлый рассказ на неоднозначную тему. Вошёл в лонг-лист одной литературной премии. Не лёгкое, не развлекательное чтение. Дорогой читатель, решай сам, сто́ит ли тебе его читать. Паутина. Капли росы на ней. И паук. Он знает, как переплести сверкающие нити так, чтобы... Чтобы что? Чтобы убить? Чтобы жить? Чтобы творить? Как этот восьмиглазый монстр ответит вам именно? Начнет хохотать, лязгая жвалами, с каждым выдохом приближая их к вашему лицу и увеличиваясь в размерах? Простите, у меня случаются странные фантазии...