Брошенная

Карина стояла с чемоданом в руках. Слёзы текли по щекам, но она уже не вытирала их. — Убирайся из моего дома! — голос Татьяны Леонидовны звенел от ярости. — И чтобы духу твоего здесь больше не было! Свекровь стояла у двери, скрестив руки на груди. Победительница. Хозяйка. Судья. — Татьяна Леонидовна, я же... я пять лет... — Пять лет ты высасывала из моего сына все соки! Пять лет морочила ему голову! А теперь — всё. Хватит. Карина оглянулась на лестницу. Может, Антон спустится? Может, скажет хоть слово? Защитит? Тишина...

Лера стояла у окна и смотрела, как ноябрьский дождь рисует кривые дорожки на стекле. Похоже на слёзы. Или на те две полоски, которые она разглядывала сегодня утром, не веря собственным глазам. Три теста. Она купила три. На всякий случай. Вдруг брак. Вдруг ошибка. Вдруг это всё просто сон, и сейчас она проснётся в своей съёмной однушке, и ничего этого не будет. Но полоски были. На всех трёх. Юра должен был приехать к семи. Она приготовила ужин — его любимые макароны с креветками. Поставила свечи...

За окном — серый ноябрь, внутри — ещё серее. — Ты общаешься с какими-то подругами – беднота полная. Репутацию нашу в грязь втаптываешь, — заявила свекровь. Голос Тамары Михайловны всегда звучал так, будто она вершила судьбы. Громко. Отчётливо. С расстановкой. Я обернулась. Она стояла в моей гостиной. Но чувствовала себя хозяйкой. — Какие подруги? — переспросила я, хотя прекрасно понимала, о ком речь. — Эта твоя Наташка. Продавщица! В магазине стоит целыми днями. И вторая... как её... Лена. Та вообще в салоне ногти на ногах красит чужим тёткам...

Самое неприятное в жизни, не когда тебе плохо... А когда ты вдруг понимаешь, что всё могло быть совсем иначе. Если бы ты тогда... ну, не был таким трусом. Илья стоял у панорамного окна конференц-зала и смотрел на Москву с тридцать второго этажа. Город под ногами – казалось бы, мечта сбылась. Вице-президент крупной IT-компании. Дорогой костюм. Часы, которые стоят как хорошая иномарка. Только вот зачем всё это, когда возвращаешься домой, а там – пустота? – Илья Викторович, через пять минут презентация – секретарша заглянула в зал...

Помню тот день. До мелочей. Борис сидел в кресле. Скрестил ноги. Смотрел на меня так... будто я пыль на его ботинках. — Ты бездарна, Юль. Совершенно бездарна. Слова падали, как камни. Тяжёлые. Холодные. — Я потратил на тебя десять лет. Десять! А ты что? Сидишь дома, варишь супчики, рисуешь свои дурацкие открытки... Юля! В двадцать первом веке! Я стояла у окна. Руки сами сжались в кулаки. Ногти впились в ладони. — Без меня ты никто — продолжал он, разогреваясь. — Я тебя вытащил из твоей глухой деревни, дал тебе всё...

Мать стояла у окна, когда он вошёл. Спина прямая, руки сжаты в кулаки — я сразу понял, что она знает. Каким-то непостижимым материнским чутьём уловила в воздухе перемены. Или Светка из третьего подъезда настучала, увидев, как я таскаю коробки к машине. — Мам... Она обернулась. Лицо белое, губы сжаты в тонкую линию. — Куда собрался? Вопрос повис в воздухе, тяжёлый, как камень. Я сглотнул, чувствуя, как комок подкатывает к горлу. Двадцать семь лет — а всё равно страшно, как мальчишке перед директором...