Рассказы про жену

— Вали отсюда, старая! Тебе тут больше не место! Слова невестки ударили так, будто кто-то выбил табуретку из-под ног. Нина Петровна стояла на пороге собственной кухни — той самой, где сорок лет назад муж Володя целовал её в первый раз после загса, где дочка Катька училась печь блины, где внук Мишка делал первые шаги. Стояла и не верила, что всё это происходит наяву, а не в каком-то дурацком сне после вечерних таблеток от давления. Алина, невестка, возвышалась посреди комнаты как победительница на чужой территории...

«Убирайся из моей квартиры!» Ольга замерла с тарелкой в руках. Пальцы так сжали фарфор, что чудо — не треснул. Свекровь стояла в дверях кухни, массивная, как шкаф, в своём вечном бежевом костюме из какой-то синтетики. — Извините? — Голос вышел тише, чем хотелось. — Я сказала: убирайся! Это моя квартира, мой сын, и тебе тут не место! Семён сидел за столом, уткнувшись в телефон. Даже не поднял глаз. Просто жевал бутерброд, который Ольга намазала ему утром, и листал ленту. Жена кричит — пусть кричат, мама орёт — тоже ладно...

— Я не собираюсь покупать квартиру твоему сыну! Хватит ему дома сидеть, лентяю! Пусть идёт и пашет! Ключи упали на пол с таким звуком, будто кто-то выстрелил. Ирина стояла в прихожей, ещё не сняв пальто, и уже кричала. Голос у неё был хриплый от ноябрьской сырости и злости, которая копилась весь день. А может, весь месяц. Может, год. Григорий даже не обернулся. Сидел на кухне, разглядывал что-то в телефоне, чай перед ним давно остыл — на поверхности плавала радужная плёнка. Он услышал, конечно. Просто делал вид, что нет...

Ваза с искусственными пионами полетела в стену раньше, чем Вера успела сообразить, что происходит. Осколки керамики посыпались на паркет, как конфетти на свадьбе, которой не было уже лет десять. Может, и не было никогда. — Запомни раз и навсегда: будешь упрекать мою мать, останешься без квартиры! Я тебе покажу, где раки зимуют! Антон стоял посреди гостиной, красный, взъерошенный, в расстегнутой рубашке. Пятьдесят два года, директор строительной фирмы, член какого-то там гольф-клуба. А орет, как мальчишка у подъезда...

— Ну чего вылупился на меня? Не собираюсь я доедать объедки после твоей мамы! — закричала жена. Тарелка с недоеденным борщом стояла на столе между ними, как граната без чеки. Красные разводы жира на поверхности бульона застыли жирными кольцами — свидетельство того, что суп давно остыл. Кира швырнула ложку в раковину так, что та отскочила и упала на пол со звоном. — Ты о чём вообще? — Вадим отшатнулся, будто его ударили. — Какие объедки? — Да все твои объедки! — Кира развернулась к нему, и в этом движении было столько накопленной ярости, что он почувствовал, как внутри что-то сжимается...

— Да пошла ты! — Лицо у Игоря налилось кровью, шея покрылась красными пятнами. — Совсем обнаглела? Это моя мать! — И что? — Я швырнула на стол грязную тарелку, она звякнула о край кастрюли. — Пусть теперь твоя драгоценная Оксанка меняет памперсы матери! А я вам не крепостная! Кричать я начала не сразу. Сначала просто стояла у плиты, помешивала суп и думала: а ведь сегодня ровно три года. Три года, как я каждый божий день кормлю его мать с ложечки, меняю ей памперсы, стираю простыни. Три года. А Оксана — жена младшего брата Игоря — за это время ни разу, слышите, ни разу не приехала...